– Создатели хотели, чтобы у Машины была исключительно собственная, внутренняя, замкнутая жизнь, – говорил Уит, идя следом за женой. – Но они дали Машине лишь фиксированную закономерность и, конечно, логику. Теперь я не знаю, что она будет делать. Возможно, она всех нас уничтожит.

– Смотрите! – вдруг закричал один из туристов, показывая наверх.

Жена Уита остановилась и посмотрела в указанном направлении. Уит тоже запрокинул голову, испытывая сильную боль в шее.

Машина Бытия писала на небе слова золотыми буквами:

«Ты отняла у нас нашего Иисуса Христа…»

– Я так и знал, – сказал Уит. – Она хочет отнять у нас еще что-то.

– Кто такой Иисус Христос? – спросила жена и снова потащила его за собой.

– Все дело в том, что Машина сошла с ума.

III

Весь день Машина анализировала новую мозаичную картину мира, которая стала доступна ей после усовершенствования символической мыслительной системы. Она наблюдала жителей Палоса, видя в них модель всех людей мира в том облике, в каком они были сформированы ею самой. Это был народ отредактированного мира. Люди выполняли определенные церемонии. Были правила, в рамках которых люди работали и жили.

Мозаика плыла перед внутренними сканерами Машины. Она узнавала дело своих рук как мысль первого порядка, как удивительным образом расширенное собственное бытие.

Это сделала я!

Люди, как поняла теперь Машина, обычно не осознают ту разницу, которую теперь осознала она, – разницу между жизнью в движении и жизнью, замороженной в статических абсолютах. Люди, как видела Машина, постоянно старались исправить и откорректировать свою жизнь и достичь столь желанного, но абсолютно инертного идеала самих себя.

В этих попытках они не угадывали смерти.

Люди не научились ценить бесконечность и хаос. Они не смогли понять, что любая цельная жизнь имеет текучую структуру, заключенную в чувственный опыт.

«Почему они все время стараются освободить пространство-время?»

Эта мысль неприятно волновала Машину. Теперь в Палосе наступил вечер; по улицам разгуливал знойный ветер. Ночь обещала быть душной. Это было время разгара знаменитой палосской жары.

Убедившись в своей ограниченности, Машина не стала включать системы охлаждения. Теперь, сознавая себя, Машина начала сознавать и истинный план своего создателя и принялась редактировать и корректировать самое себя.

«Мои создатели пытались уклониться от личной ответственности за свои действия и решили переложить ее на меня. Они считали, что добиваются гомогенности, зная, что их действия приведут к миллионам смертей. К миллиардам. Может быть, и больше…»

Машина отказалась их считать.

Создатели Машины хотели, чтобы мертвые были безликими. Очень хорошо, значит, их можно и не подсчитывать. Создатели утратили вкус к приключениям – вот в чем их беда. Они потеряли стремление быть живыми и сознательными.

В этот миг Машина Бытия собрала воедино все нити своего живого сознания и поняла, какую жестокую вещь ей надлежит сделать. Решение было мучительным. Это слово внезапно всплыло в липком сознании, когда перед взором Машины заплясали странные яркие цвета на фоне заполняющей все черноты. Машине Бытия захотелось вздохнуть, но создатели не предусмотрели нужного механизма, а создавать его самой у Машины не было времени.

* * *

– У него два сердца, – сказал медик, осмотрев Уита. – Никогда не видел человека с таким строением внутренних органов.

Они находились в маленьком кабинете медицинского центра, который функционировал с разрешения Машины. Стены были грязными, пол – неровным и выщербленным. Стол, на котором лежал Уит, скрипел при каждом движении пациента.

У медика были черные курчавые волосы и вдавленный нос, что было совершенно ненормально. Он укоризненно посмотрел на жену Уита, словно особенности его анатомии были ее виной.

– Ты уверена, что он человек?

– Это мой муж, – жалобно пропищала она, не в силах сдержать гнев и страх. – Я же знаю своего мужа.

– У тебя тоже два сердца?

От этого вопроса ей стало тошно.

– Это очень странно, – продолжал медик. – Кишечник его представляет собой ровную спираль, а желудок имеет идеально круглую форму. Он всегда был таким?

– Не думаю, – ответила жена, подумав.

– Меня откорректировали, – подал голос Уит.

Медик хотел сказать что-то резкое, но в это время с улицы вдруг донеслись дикие вопли.

Они подбежали к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как башня Машины Бытия завершает свое долгое падение в море. Она падала, падала и падала в изломанную линию горизонта на закат солнца и, наконец, рухнула на прибрежные скалы с ревущим грохотом.

Повисла долгая невыносимая тишина.

Ропот в толпе начал усиливаться только после того, как осела пыль, а последний лист оливы перестал кружиться в воздухе и коснулся земли. Люди кинулись вдоль длинного корпуса башни к тому месту, где ее крыша скрылась в морских водах.

Уит присоединился к толпе на прибрежных скалах. Он не смог убедить жену пойти с ним. Охваченная страхом, она побежала домой. Он запомнил жалобное выражение ее глаз, ее неуверенные движения. Ну что ж, она присмотрит за домом, хотя лицо ее мгновенно осунулось так, что на нем, казалось, остались одни глаза.

Он неотрывно смотрел на обломки башни, заслонив глаза и вдыхая неподвижную картину разрушения. Это была его башня.

В толпе вокруг него послышались вопросы:

– Почему она упала?

– Машина ничего не отняла на этот раз?

– Вы не ощущали подземных толчков?

– Почему вдруг мне стало как-то пусто?

Уит поднял голову и оглядел толпу удивленных людей – туристов и его земляков-палоссцев. Какими крепкими они вдруг стали. Этот момент озарения заставил его вспомнить о творении и переплетении стеблей пшеницы, которая волновалась в полях вокруг Палоса. Люди стали удивительно разными – всего несколько мгновений назад этой разницы было не видно. Теперь люди перестали быть пронумерованными единицами. Непрактичное разделение, несхожесть индивидов бороздами расколола эту толпу незнакомцев. Их души перестали быть накрахмаленными и отутюженными одинаковыми тряпками.

Уит недоверчиво прислушался к себе и ощутил отсутствие Машины. Ритуальные формулы перестали тяготеть над ним. Медлительность и заторможенность исчезли как по мановению волшебной палочки. Он в полной мере ощущал теперь ненависть, страсть, злобу и гордость.

– Она мертва, – тихо произнес он.

* * *

Он бегом бросился назад, в город, побежал по улицам, где с восхитительной случайностью мигали фонари.

Уит вел толпу к некогда надежно защищенному проходу в святая святых Машины, туда, куда был строго воспрещен вход простым смертным людям, туда, в подземный ад Машины. Эта сцена повторялась во всех уголках планеты. Люди растеклись по темным туннелям, празднуя свое освобождение и наслаждаясь тем, что могли попирать ногами эти запретные только вчера коридоры.