Ральф умер 3 сентября 1975 г. в государственной больнице Раск от сердечной недостаточности. Ему было 39.

Спустя 30 с лишним лет Дороти продолжает размышлять об упрямой верности своего мужа этой странной истории, которая фактически сделала его узником психиатрических клиник, лишила семьи, которую он любил, и довела их до нищеты. Его преследовала эта встреча, которую он не мог забыть, из-за которой ему пришлось страдать всю оставшуюся жизнь, потому что он не желал от нее отречься.

Другие родственники, а также друзья считали рассказ Ральфа о пассажире, похожем на Освальда со свертком с карнизами, просто его фантазией.

Его дядя Дж. Смит, который сопровождал Ральфа во время первого посещения офиса ФБР, заявил: «Я действительно думал, что это все просто выдумки»{1887}.

Его двоюродный брат Кен Смит вспоминает Ральфа перед убийством Кеннеди просто как «человека, который дымил как паровоз и смотрел футбол»{1888}. В один прекрасный день Ральф, как ему показалось, встретил Освальда, сказал Кен, и стал одержим им:

«Он не мог избавиться от этого и считал, что все было на самом деле. Это поглотило Ральфа. Он думал только об этом. Это просто полностью разрушило его жизнь.

Ральф винил себя в смерти Кеннеди. Он говорил: “Из-за меня убили президента”.

Если бы он заткнулся, его жизнь сложилась бы намного лучше. Все думали, что он сошел с ума. В результате так и случилось»{1889}.

Даже коллега Ральфа и подтверждающий свидетель Демпси Джонс, который пересказал ФБР все, что Йейтс поведал ему примерно за день до убийства о разговоре со случайным пассажиром об убийстве президента, был весьма скептичен. Как ФБР не преминула подчеркнуть, далее он сделал оговорку: «[Джонс] сказал, что Йейтс – большой болтун, который всегда любил рассказывать разные глупости»{1890}.

Только в ФБР знали, почему Ральфа Йейтса следует воспринимать всерьез. Даже сам Йейтс, который не подозревал о возможном существовании двойника Освальда, не понимал значения того, что он твердил всю оставшуюся жизнь. Только Федеральное бюро расследований признало важность его показаний и ту угрозу, которую они представляли для правительственного обвинения в деле Освальда. Если бы появились доказательства истории с человеком, похожим на Освальда, который доставил свои «карнизы» в книгохранилище за два дня до убийства, то это поставило бы под вопрос одобренный государственными структурами рассказ о карнизах Бьюэлла Уэсли Фрейзера. Из-за неуместной избыточности легенд сюжету убийства президента снова угрожала опасность.

Слишком много Освальдов, слишком много винтовок, слишком много свидетелей, слышавших известную легенду. По крайней мере одна история с карнизами и лишний свидетель, который слышал ее, должны были уйти со сцены. Очевидно, что роль того, от кого нужно было избавиться, досталась несчастному Ральфу Йейтсу. Его упорству необходимо было положить конец.

В итоге Ральф Йейтс провел следующие 11 лет в аду. Но он не смог забыть и не переставал говорить о том, что узнал от человека, которого подвез и которого считал Ли Харви Освальдом. Не понимая всего смысла произошедшей встречи, от которой он отказывался отречься, Ральф Леон Йейтс стал свидетелем неизъяснимого.

Растущее предчувствие конца заставляло Джона Кеннеди, как и во всех остальных случаях, смотреть на все с достаточной долей иронии.

Как-то в одно воскресное утро в костеле, в ожидании начала мессы, президент обратился к журналистам, сидевшим за ним: «Вы когда-нибудь задумывались, что тот, кто попытается меня убить, сначала должен попасть в кого-то из вас?»{1891}

У него было как отстраненное отношение к смерти, так и жажда жизни. Он сказал одному из друзей: «Я не боюсь смерти… Знаешь, там, в Тихом океане, я действительно не боялся умереть. И я не боялся умереть, когда лежал в больнице в Нью-Йорке… Может быть, я не настолько верю в Бога. Я чувствую, что вместе со смертью придет конец очень многим вещам. Но мне надо еще очень многое сделать. И я надеюсь, что Господь даст мне на это время!»{1892}

Две вещи, которые он хотел сделать в октябре 1963 г., пока у него еще было время, – это посетить могилу своего умершего в младенчестве сына и навестить прикованного к постели отца.

В субботу, 19 октября, друзья Кеннеди и помощники Кенни О’Доннелл и Дейв Пауэрс отправились с ним в Бостон на футбольный матч команд Гарварда и Колумбийского университета. К началу перерыва президент уже сидел молча. Казалось, он не обращал внимания на игру на поле.

Он обернулся к О’Доннеллу и сказал: «Я хочу сходить на могилу Патрика, и я хочу пойти туда один, без журналистов»{1893}.

С помощью бостонского полицейского, который задержал автомобили журналистов на стоянке, чтобы они не смогли последовать за машиной с президентом, О’Доннеллом и Пауэрсом, направлявшейся на кладбище Бруклина.

Джон Кеннеди стоял у надгробия сына, на котором было написано просто «Кеннеди». Он сказал: «Ему, кажется, так одиноко здесь»{1894}.

Следующий день он провел с отцом в своем доме в Хайяннис-Порт (Кейп-Код). Джозеф Кеннеди стал инвалидом после инсульта в декабре 1961 г. У него была парализована правая часть тела, а речь стала неразборчивой. Президент, несмотря на большое количество гостей дома, все утро и день просидел у постели отца. Хотя Джозеф Кеннеди не мог сказать и пары связных слов сыну, он любил, когда тот был рядом. Они подолгу сидели вдвоем и просто молчали.