С учетом вышесказанного неудивительно, что несоответствие американских обязательств мощи страны больше всего беспокоит сами вооруженные силы, ведь они первыми пострадают, если стратегические недостатки проявятся в суровых военных условиях. Отсюда частые предупреждения Пентагона против вынужденной глобальной логистической эквилибристики, перебрасывающей силы из одной «горячей точки» в другую по мере возникновения новых очагов напряженности. Хотя особенно остро данная проблема ощущалась в конце 1983 года, когда размещение дополнительных американских частей в Центральной Америке, Гренаде, Чаде и Ливане заставило бывшего председателя объединенного комитета начальников штабов объявить о том, что «несоответствие» между американскими силами и стратегией «сейчас значительнее, чем когда-либо прежде»{1220}, возникла она гораздо раньше. Интересно, что такие предупреждения о «перенапряжении» американских вооруженных сил сопровождаются картами «военного развертывания США в мире»{1221}, которые, на взгляд историков, очень напоминают ту цепь военно-морских баз и гарнизонов, которыми обладала предыдущая великая мировая держава — Великобритания — на пике ее стратегического перенапряжения{1222}.

С другой стороны, маловероятно, что Соединенные Штаты Америки будут вынуждены отстаивать все свои зарубежные интересы одновременно и без помощи значительного числа своих союзников: членов НАТО в Западной Европе, Израиля на Ближнем Востоке, а в Тихом океане — Японии, Австралии и, возможно, Китая. Или что все региональные тенденции неблагоприятны для США в плане безопасности; например, хотя агрессия со стороны непредсказуемого северокорейского режима всегда возможна, она вряд ли встретит одобрение Пекина в настоящее время, да и Южная Корея теперь имеет вдвое больше населения и в четыре раза более высокий ВНП, чем ее северный сосед. Аналогичным образом, хотя расширение сил СССР на Дальнем Востоке вызывает тревогу в Вашингтоне, оно в значительной мере уравновешивается растущей угрозой со стороны КНР для советских сухопутных и морских линий связи с Востоком. Недавнее трезвое признание министра обороны США о том, что «мы никогда не сможем позволить себе приобрести средства, достаточные для удовлетворения всех наших обязательств со стопроцентной уверенностью»{1223}, безусловно, верно, однако оно не столь тревожно, как может показаться на первый взгляд, ведь сумма потенциальных антисоветских ресурсов в мире (США, Западная Европа, Япония, КНР, Австралия) намного больше, чем сумма ресурсов на стороне России.

Несмотря на эти утешительные соображения, от фундаментальной дилеммы большой стратегии никуда не деться: США сегодня несут на себе примерно столь же тяжелый груз военных обязательств по всему миру, как и четверть века назад, когда их доля в мировом ВНП, промышленном производстве, военных расходах и личном составе вооруженных сил была гораздо больше, чем сейчас{1224}. Даже в 1985 году, через сорок лет после триумфа Второй мировой войны и через десять с лишним лет после вывода войск из Вьетнама, 520 тыс. военнослужащих США находились за рубежом (в том числе 65 тыс. на море){1225}. Эта итоговая цифра, кстати говоря, значительно превышает численность солдат и военных моряков Британской империи, находившихся за рубежом в мирное время на пике ее могущества. Тем не менее, по категорическому убеждению комитета начальников штабов, а также многих гражданских экспертов{1226}, этого попросту недостаточно. Несмотря на утроение американского оборонного бюджета с конца 1970-х годов, удалось достичь «всего лишь пятипроцентного увеличения численности вооруженных сил на действительной военной службе»{1227}. Как убедились в свое время британские и французские военные, страна с многочисленными зарубежными обязательствами всегда сталкивается с более серьезной «проблемой человеческих ресурсов», чем государство, содержащее свои вооруженные силы исключительно для защиты собственной территории; а в политически либеральном обществе с этикой экономического невмешательства (где военный призыв непопулярен) такая проблема ощущается особенно сильно{1228}.

Не исключено, что беспокойство по поводу разрыва между американскими интересами и возможностями в мировом масштабе было бы менее острым, если бы не множество сомнений (по крайней мере со времен Вьетнамской войны) в эффективности самой системы. Поскольку эти сомнения неоднократно разбирались в других исследованиях, здесь мы их только резюмируем, чтобы не утомлять читателя очередным эссе на злободневную тему «военной реформы»{1229}. Так, одним из главных спорных моментов является соперничество между видами вооруженных сил, что, конечно, наблюдается и в других странах мира, но особенно характерно для американской системы, возможно, из-за относительно скромных полномочий председателя Объединенного комитета начальников штабов или из-за того, что гораздо больше усилий тратится на материально-техническое снабжение, чем на решение стратегических и оперативных вопросов. В мирное время данной особенностью можно пренебречь как крайним примером «бюрократической политики», но если говорить о военных операциях (скажем, таких, как срочная переброска Объединенной целевой группы быстрого развертывания, состоящей из всех четырех видов войск), то плохая координация может иметь фатальные последствия.

Что касается собственно материально-технического снабжения, то обвинения в «растратах, мошенничестве и злоупотреблениях»{1230}звучат сплошь и рядом. Различные скандалы из-за чудовищно дорогих и недостаточно эффективных вооружений, которые привлекают внимание общественности в последние годы, объясняются просто — отсутствием надлежащих конкурсов и рыночных сил в военно-промышленном комплексе и тенденцией к преобладанию «золотых» систем вооружения, не говоря уже о жажде наживы. Трудно, однако, отделить эти недостатки в процессе закупок оружия от более фундаментального процесса — усиления влияния новых технологических достижений на военное дело. Учитывая, что СССР, как правило, оказывается наиболее уязвимым именно в области высоких технологий (а это наводит на мысль о том, что американское качество оружия может использоваться для компенсации превосходства русских в количестве, скажем, танков и самолетов), при заказе новых вооружений есть очевидный привлекательный аспект в «конкурентных стратегиях», как это назвал Каспар Уайнбергер{1231}. Тем не менее тот факт, что администрация Рейгана в первый срок увеличила расходы на военную авиацию на 75% по сравнению с режимом Картера, но приобрела лишь на 9% больше самолетов, указывает на вопиющую проблему военных закупок конца XX века: из-за технологически обусловленной тенденции к повышению расходов при все меньшем количестве систем вооружения совсем не факт, что Соединенные Штаты Америки и их союзники будут иметь в своем распоряжении достаточно сложных и крайне дорогих самолетов и танков после первых этапов ожесточенной неядерной войны. Располагает ли ВМС США необходимым числом подводных лодок или фрегатов на случай тяжелых потерь на ранней стадии третьей битвы за Атлантику? Если нет, то результаты будут печальными; ибо ясно, что современное сложное вооружение невозможно заменить в короткий срок, как это делалось во время Второй мировой войны.