Наконец, если реальная цель создания новых больших надводных кораблей в Советском Союзе — иметь «бастион», скажем, в Баренцевом море для защиты атомного подводного флота страны от атаки альянса, то есть если советский флот задумывался для охраны советских стратегических средств устрашения на удалении от берега{1207}, тогда это совершенно точно не дает ему дополнительной силы (за исключением субмарин старого образца), чтобы препятствовать линиям морских коммуникаций НАТО. А это значит, что СССР вряд ли сможет помочь разбросанным по всему миру морским базам своевременно перебросить войска в случае масштабного конфликта с Западом. В данных обстоятельствах, несмотря на широко декларируемое проникновение СССР в страны «третьего мира», контингент за границей (кроме государств Восточной Европы и Афганистана) исчисляется лишь базами на территории Вьетнама, Эфиопии, Южного Йемена и Кубы, которые требуют крупных и прямых финансовых вливаний, возмущение которыми, похоже, растет в самой стране. Возможно, озабоченное уязвимостью Транссибирской магистрали в случае конфликта с Китаем, СССР систематически пытается выстроить линии морских коммуникаций с дальневосточными территориями через Индийский океан. В настоящий момент, однако, такой маршрут представляется весьма ненадежным. Не только потому, что сферы влияния СССР несравнимы с куда более широким разбросом американских военных баз, контингентов и боевых кораблей по всему миру (добавим к этому британские и французские), но и потому, что малочисленные советские базы представляются уязвимыми для западной угрозы в военное время. Если в игру вступят Китай, Япония и некоторые меньшие по размеру прозападные страны, картина выйдет еще менее сбалансированной. Вообще, насильственное выдавливание СССР из стран «третьего мира» с экономической точки зрения не принесет большого вреда, поскольку его торговые отношения, инвестиции и займы несопоставимы здесь по объемам с западными{1208}, однако станет наглядным доказательством того, что он уже меньше чем мировая держава.

Хотя все вышесказанное может показаться преувеличением, стоит отметить: совершенно ясно, что лидеры государства уделяют особенное внимание «худшему сценарию развития событий» и при переговорах на тему контроля над вооружениями сопротивляются идее простого паритета сил с Соединенными Штатами Америки, аргументируя это необходимостью «резерва» для сдерживания Китая и защиты границ, простирающихся на восемь тысяч миль. Для любого разумного наблюдателя извне у СССР есть все возможности обезопасить себя, и настойчивость Москвы в стремлении расширять арсенал новейшего оружия заставляет других задуматься о собственной безопасности. Те, кто сегодня принимает решения в Кремле, — прямые наследники милитаристской, во многом параноической государственной традиции, им кажется, что рубежи страны находятся в перманентной опасности как со стороны Восточной Европы и северной части Ближнего Востока, так и на обширной китайской границе; однако брошенные на стабилизацию ситуации вдоль этих границ дивизионы и эскадрильи советских войск так и не обеспечили желанной неуязвимости. Ослабление влияния в Восточной Европе или уступка Китаю пограничной территории тоже внушают страх — и не только потому, что это неизбежно принесет нестабильность, но и потому, что такие действия продемонстрируют ослабление политической воли Кремля. В то же самое время Москва стремится решить традиционную проблему территориальной безопасности обширных сухопутных границ, пытаясь при этом угнаться за США по части ракетного вооружения и систем спутникового базирования, освоения космоса и т. д. Таким образом, СССР или, точнее, марксистская система СССР проходит количественную и качественную проверку на возможность быть мировой державой, и шансы, которые у нее есть, ей не нравятся.

Но шансы (или, лучше, возможности) поменять расстановку сил, были бы выше при условии оздоровления экономики, что возвращает нас к давней проблеме страны. Экономика важна советскому военному командованию не только потому, что она марксистская, и не потому, что надо платить заработную плату и покупать вооружение, но и потому, что оно понимает ее значение для исхода длительной войны двух коалиций. «Советская военная энциклопедия» (1979) признает, что коалиционная война будет недолгой, особенно с применением ядерного оружия. «Однако, принимая во внимание величину экономического и военного потенциала возможных коалиций воюющих государств, нельзя исключать затяжного хода войны»{1209}. Однако если война примет затяжной характер, упор снова будет сделан на экономическую устойчивость, как это происходило в великих коалиционных войнах прошлого. Памятуя об этом, советскому руководству неприятна мысль о том, что страна имеет лишь 12–13% мирового ВНП (или около 17%, если кто-то рискнет прибавить к этому ВНП союзников по Варшавскому договору). Однако это не только намного ниже, чем ВНП США и стран Западной Европы, Советский Союз уже обогнала Япония, и при условии сохранения нынешних темпов роста в последующие тридцать лет ему предстоит соревноваться с Китаем. Если это покажется претенциозным заявлением, стоит напомнить холодное замечание журнала Economist: «В 1913 году империалистическая Россия производила в три с половиной раза больше реального продукта за человеко-час, чем Япония, но за неполных семьдесят лет социализма так откатилась назад, что теперь едва производит четверть японского»{1210}. Как бы ни оценивались военные возможности СССР в настоящий момент, перспектива быть лишь на четвертом или пятом месте среди крупнейших мировых производственных центров беспокоит советское руководство хотя бы из-за долгосрочных последствий для власти.

Это не означает, что СССР находится на грани коллапса, но и не показывает его страной сверхъестественной мощи. Это значит лишь то, что страна поставлена перед неудобным выбором. Как выразился один советский экономист, «краеугольный камень брежневской политики “пушек, масла и роста” уже неактуален… даже при самом благоприятном сценарии… Советский Союз ожидает экономический кризис куда серьезнее всех тех, с которыми он сталкивался в 19601970-е годы»{1211}. Ожидается, что прозвучат призывы и будут предприняты усилия для улучшения экономической ситуации в стране.

Но поскольку крайне маловероятно, что даже полный энтузиазма нынешний режим откажется от принципов «научного социализма», чтобы поднять экономику или радикально сократить неподъемные расходы на оборону, разрушив тем самым милитаристскую суть советского государства, шансы избежать противоречий, перед которыми стоит СССР, ничтожно малы. Без внушительной военной мощи страна мало что значит на мировой арене, а с этой мощью — внушает опасения другим странам и вредит собственным экономическим перспективам. Беспощадная дилемма{1212}.

И это вряд ли является источником чистой радости для стран Запада, поскольку национальная традиция и национальный характер России не предвещают достойного принятия заката империи. Да и вообще, с исторической точки зрения ни одна из обширных многонациональных империй — ни Османская, ни Испанская, ни Наполеоновская — не редуцировалась до государства на национальной основе, не проиграв в крупной войне с конкурирующими державами или (как в случае с Британской империей) не оказавшись настолько ослабленной военными действиями, что отказ от имперских притязаний стал политической неизбежностью. Тем же, кто с восторгом воспринимает нынешние трудности советского государства и ждет его краха, не лишне будет напомнить, что такие изменения обычно обходятся дорого, а происходят не всегда предсказуемо.