– лишь рыдала и всхлипывала. Она покрывала Уго поцелуями, даже не давая переступить порог. Стоявший на улице Педро озадаченно смотрел на них, не зная, что делать с телегой.

– Отвезти ее на задний двор? – спросил мальчик.

Уго не ответил – он страстно целовал Катерину. Быть может, впервые с момента исчезновения Мерсе он почувствовал желание. Он не спал целые сутки, тащил за собой мула, брел по непроходимым дебрям, страдал, представляя себе состояние дочери, каждую минуту вслушивался, не раздается ли топот копыт, не догоняют ли их люди из Сабанеля. Но стоило коснуться тела Катерины, расцеловать ее, увидеть ее слезы, как желание проснулось. Они не ответили Педро и поспешили наверх. Говорили, пока раздевались, – и только о самом главном.

– Она в госпитале? – беспокоилась Катерина.

– Отец Бартоломе говорит, что она вылечится, что Господь ему задолжал…

– Можно ли взыскивать долги с… – Катерина, стоявшая к Уго спиной, не окончила фразу, ощутив между ягодицами возбужденный член. Она вздохнула от наслаждения. – С Бога.

Она успела окончить фразу, прежде чем у нее перехватило дыхание: это Уго сжал ее грудь.

– Священникам можно, – прошептал Уго, покрывая поцелуями ее шею…

– Ну ладно, – согласилась Катерина, – я буду к ней приходить.

– Нельзя. Она записана не как Мерсе, а как Мария, Мария Гранс.

Уго прихватил Катерину за лобок.

– Не беспокойся… – начала Катерина, но осеклась, почувствовав, как Уго ласкает пальцами ее влагалище. По телу русской пробежала блаженная дрожь. Она глубоко вздохнула и продолжила: – А я тогда не буду Катериной, русской вольноотпущенницей. Как ты говоришь, Гранс? Вот так и назовусь.

– Надо немного подождать, – перебил ее Уго. – Твои волосы, твоя кожа, твоя красота… – Уго прижался к ней, чтобы она сильнее ощутила его страсть, и Катерина застонала. – Твоя внешность тебя выдаст. Отец Бартоломе позаботится о Мерсе, а потом… а потом поглядим.

Они стояли так еще какое-то время: Уго был позади и гладил ее грудь, живот, лобок, ощущая томительную влажность ее влагалища. Наконец Катерина не выдержала и потянула его к кровати – она встала на четвереньки, опустила голову на тюфяк и призывно подняла зад, приглашая Уго. Он огладил ее спину и бедра, а затем резко вошел. Громкие стоны и вздохи были слышны даже внизу. Уго кончил – и Катерина вздрогнула, почувствовав, как семя растекается по чреву. Она высвободилась, развернулась и принялась целовать его в губы. Уго прерывисто дышал; он ответил на ее поцелуй и закрыл глаза. Открыл он их лишь на рассвете.

Педро приготовил сытный завтрак: сыр, лук, солонина, белый хлеб и вино.

– Из старой бочки, – с гордостью заметил Педро. – Совсем не скисло!

Уго сделал глоток: вино было крепким, полнотелым, от него веяло древесиной и виноградом, что напомнило ему о работе в поле, о переливании в погребе…

– Превосходно! – воскликнул Уго и сделал еще глоток. – Ты делаешь большие успехи! – подбодрил он ученика, откинувшись на стуле. Он взял еще кусок сыра. Таверна была пуста, а ему очень хотелось есть. – А где Катерина?

– Ушла рано утром.

– Куда?

– Молиться, – ответил Педро.

Катерина вернулась из церкви Пресвятой Троицы еще до того, как Уго кончил завтракать. Он ел и пил медленно, наслаждаясь каждым глотком вина, и с большим интересом наблюдал за людьми, которые приходили купить огненной воды. За вином почти не обращались.

– Пока тебя не было, дела шли хорошо, – сказала Катерина, садясь напротив. – Только вот нужно больше вина, чтобы делать огненную воду. Педро не хочет использовать старое вино, он хранит эти бочки как зеницу ока.

– Я заметил, – сказал винодел, поднимая плошку. – Что ж, куплю что-нибудь дешевенькое, – добавил он. – До января-февраля продержимся? – (Катерина нахмурилась.) – Найду что-нибудь для перегонки, пока нынешний урожай не поступит в продажу.

– В твое отсутствие произошло еще кое-что.

Уго напрягся:

– Плохие новости?

– Нет. Рехина умерла. Ее тело нашли в келье.

Уго промолчал. Сколько вреда причинила им эта женщина! Он вспомнил, как Дольса его предупреждала насчет Рехины, – а ведь тогда они были еще детьми. Даже известие о смерти еврейки не ослабило его ненависти – ведь это Рехина обрекла Мерсе на страдания. Только Рехина была виновна в том, что произошло, – и Уго хотел, чтобы она вечно горела в аду.

– Как там Мерсе? – спросила Катерина, возвратив его к действительности.

Уго помедлил с ответом.

– Пока нам не стоит показываться в госпитале, – сказал он наконец. – Отец Бартоломе пришлет нам весточку.

В то же утро они получили сообщение от священника: ночь прошла хорошо, Мерсе полегчало.

– Раны заживут? – спросил Уго посыльную.

– На теле – несомненно. Но те, что в душе… – Женщина поджала губы и покачала головой.

– Позаботься о ней, – умоляюще сказал Уго и дал посыльной немного денег. – Моя дочь…

– Лечение в госпитале бесплатное, а я не беру денег за свою работу, ибо делаю ее не корысти ради, а из христианского милосердия, – произнесла женщина, отказавшись от денег.

– Я не хочу тебя обидеть, но, прошу, возьми, – настаивал Уго. – Думаю, эти деньги пригодятся тем, кто в них нуждается. Или я не прав?

Женщина немного подумала и утвердительно кивнула:

– И все же я не хочу, чтобы ты думал, будто я беру деньги как плату за лечение твоей дочери.

– Как мы можем такое подумать, зная о вашей преданности делу госпиталя. А вот от этого подарка для него лично, от доброго вина, отец Бартоломе наверняка не откажется. – Уго протянул собеседнице бурдюк со старым вином. – Скажи ему, пусть выпьет за мое здоровье и за здоровье Мерсе.

– Вино – это Божий дар, – сказала посыльная.

– В таком случае это дар от нас двоих, – добавил Уго.

– Уверена, отец Бартоломе отдаст ему должное.

Она вернулась через два дня – с пустым бурдюком и новостями о Мерсе. Дела шли не очень хорошо. Мерсе не хочет говорить, даже на исповеди. Зато много пьет и ест – и врачи видят в этом добрый знак. Температура в норме, в моче и кале крови нет. «Молитесь и будьте покойны», – рискнула утешить их женщина и, приняв деньги вместе с новым бурдюком, покинула таверну.

Они молились не в церкви Пресвятой Троицы, как хотелось Катерине, – Уго все еще отказывался ходить в храм, построенный новообращенными, – а в Святой Марии и делали это ежедневно. И все-таки о покое им приходилось только мечтать. Барон де Сабанель и другие участники драмы не примирятся с бегством Мерсе и убийством одного из солдат, если только Уго заколол его насмерть.

Худшие опасения подтвердились, когда неделю спустя в таверну пришел один из альгвасилов викария в сопровождении нескольких солдат.

– Уго Льор! –