И пока одни выдерживали натиск Мерсе, которая бросалась на копья, другие закрывали крепкие деревянные ворота, украшенные железными цветами.

– Нет, – рыдала Мерсе, – нет, нет, нет, – умоляла она, когда наконечники копий блеснули за воротами перед тем, как их створки сомкнулись окончательно. – Он мой сын! – завопила Мерсе, перекрикивая лязг задвигаемых затворов. – Скажите ему, что я здесь, что я его люблю!

Мерсе долго стучала в дверь, несмотря на все усилия Уго ее остановить. Затем она выскользнула из его объятий и прижалась лбом к воротам.

– Арнау! – всхлипывала она снова и снова. Голос ее слабел. – Мой Арнау… – прошептала наконец Мерсе и рухнула без сознания на руки Уго.

Мало что мог сделать Уго, чтобы помешать дочери раз за разом, изо дня в день совершать тот же мучительный путь ко дворцу на улице Маркет, куда солдаты неизменно не пускали ее и не давали увидеть ребенка. Они с Катериной опасались, что Мерсе вновь заболеет, однако ее тело, все еще худое, изнуренное и слабое, оживало от порыва материнской любви: борьба за возможность видеться с сыном поддерживала ее.

Бернат не удосужился ее принять.

Наступило Рождество.

– Бернат, наверное, уже во дворце, – заявила Мерсе.

Уго, Катерина и Педро сидели за длинным столом. Таверну уже закрыли.

– Не обязательно, – заметил Уго. – В прошлый вторник король решил продолжить в Тортосе заседания кортесов, проходившие в Сант-Кугат-дел-Вальес. Едва ли он поедет в Тортосу девятнадцатого декабря, чтобы уже двадцать пятого декабря вернуться в Барселону. Вероятнее всего, он там и отпразднует Рождество – вместе с королем.

Так в действительности и было: адмирала не видели ни на полуночной мессе в церкви Святой Марии у Моря, ни на рождественских торжествах.

И пока кортесы продолжали заседать в Тортосе, Уго неустанно следовал за дочерью, когда та отправлялась ко дворцу на улице Маркет, упрямая, несгибаемая, настойчивая, как будто, прекрати она хотя бы на один день надоедать стражникам, это будет означать отказ от любви Арнау. Уго не пытался ее переубедить, заставить отказаться от борьбы. Как отказать матери в праве бороться за сына? Он только крепко обнимал ее тягостными вечерами, когда Мерсе искала защиты в его объятиях, готовая заплакать от доброты и нежности, исходивших от Уго.

Винодел не мог не переживать, видя, как она изнуряет себя. Может быть, завтра она передохнет, думал Уго, но каждое утро Мерсе набиралась сил, чтобы отправиться на улицу Маркет, – и при этом день ото дня худела. Катерина пыталась ее накормить, но толку было мало. «Как маленькая птичка», – вспомнил Уго слова пьяницы из Сабанеля. Мерсе так и ела: как птичка, клевала с тарелки, которую ставила перед ней Катерина. Затем Мерсе сменила тактику: она больше не подходила к дворцовым воротам, а становилась на одном или другом конце улицы Маркет, высматривая новую жену Берната. Несколько раз она выходила – правда, без ребенка, и отец с дочерью выслеживали ее. «Но зачем?» – однажды спросил Уго. Мерсе пожала плечами. «С ней живет мой сын», – ответила бывшая графиня с гримасой презрения на изможденном лице.

Стоял январь 1420 года, когда одним солнечным, но холодным утром Уго перестал обращать внимание на разговоры прохожих, на то, что возвещали глашатаи, и обернулся к дочери, которая глаз не сводила с ворот во дворец Берната. Мерсе дрожала.

Уго встал за ее спиной и увидел Марту: она шла в противоположную от них сторону. С ней были служанка, державшая за руку маленького Арнау, и трое солдат.

– Там мой сын, – прошептала Мерсе.

Уго обнял ее за плечи, чтобы приободрить и одновременно удержать.

– Пойдем…

Мерсе развернулась, готовая броситься за сыном, но остановилась, увидев лицо отца.

– Нет, – попытался возразить Уго. – С ними солдаты. Одно дело – поджидать у дворца, другое – бросаться к ней на улице, – добавил винодел, вспомнив предупреждение Герао.

– Мы ничего ей не сделаем, батюшка, – перебила его Мерсе. – Я просто хочу увидеть сына. Подойти к нему как можно ближе. Обещаю, я буду держать себя в руках.

Уго и Мерсе окольными путями обошли улицу Маркет, чтобы не попасться на глаза часовым, и затаились немного поодаль, на улице Ампле.

Виноделу пришлось схватить дочь за руку, чтобы она замедлила шаг и оставалась на безопасном расстоянии от свиты графини. Мерсе всхлипнула, когда увидела, что Арнау дергает служанку за руку, чтобы направить ее в ту или другую сторону, как делает любой ребенок старше трех лет. Уго почувствовал, что в горле образовался комок.

Они пошли вверх по Львиному спуску, примыкающему к Малому дворцу. Уго отвел взгляд от графини и ее свиты и поглядел на великолепное здание с внушительной круглой башней. «На этой самой улице, – хотел рассказать Уго, – меня избили Лысый Пес и его шайка, а Берната схватили с украденным мной арбалетом, когда он пытался убить графа де Наварклес».

– Батюшка! – воскликнула Мерсе, вернув его к реальности.

Уго посмотрел, куда указывает дочь. Марта, новая жена Берната, недовольная слишком снисходительной служанкой, сама взяла Арнау за руку и с силой дернула пасынка, упрямо рвущегося назад. Он хныкал и волочился по земле, а графиня его поднимала, чтобы заставить идти.

Уго удержал дочь за плечи:

– Нет, Мерсе. Это просто детский каприз…

Но когда Марта накричала на Арнау и дважды ударила по щекам, Уго больше не мог удержать дочь. «Что я делаю!» – корил себя винодел, бросаясь следом за Мерсе.

Отвлеченные стычкой между Арнау и мачехой, солдаты не заметили приближения Мерсе. Она ловко проскользнула между ними и с силой оттолкнула графиню. Та споткнулась и немедленно бы упала, если бы служанка не поддержала ее. Винодела, однако, удалось перехватить одному бдительному солдату.

В этом переулке, точно как много лет назад с Лысым Псом, стычка привлекла внимание прохожих: они вместе с Уго, которого крепко держал солдат, наблюдали, как тощая женщина толкнула графиню и присела на корточки перед мальчиком: тот перестал хныкать и удивленно таращил глазенки.

– Арнау, – услышали они шепот женщины.

Графиня пыталась прийти в себя, солдаты молчали – они знали мать ребенка.

– Арнау, – повторила она, протянув руку.

Мальчик сделал шаг назад, и его испуганный взгляд поколебал уверенность Мерсе.

Уго зажмурился и открыл глаза, только когда его опасения подтвердились: мальчик заплакал. Из трех лет жизни Арнау не видел свою настоящую мать целых два года. И она совсем не была похожа на себя прежнюю – на ту, кого он мог помнить лишь каким-то чудом.

– Арнау! – громче воскликнула Мерсе. – Я твоя мама!

Мальчик заплакал еще сильнее и прижался к ноге одного из солдат.

– Ты