есть герои и мерзавцы, патриоты и предатели. Это можно считать фундаментальным свойством живых систем. Судьба последних определяется не видом социального расслоения, а соотношением разрушителей и созидателей.

5.12. Трагические последствия общественных теорий

Идея, что человека можно улучшить правильными социальными преобразованиями — это одно из самых пагубных заблуждений человечества. Социальные теории, которыми научный мир буквально заболел в 19 веке, очень удобны для разрушителей: они использовали социальные преобразования как способ и прикрытие своей разрушительности. Разобравшихся в этой адской механике оказалось совсем немного. «Любые социальные преобразования будут безуспешными, хуже того, разрушительными, если они осуществляются по сомнительным рецептам, вопреки национальным интересам». Да, прав был Н. Данилевский, но его предостережение прошло мимо ушей чрезмерно активных деятелей, жаждавших перемен. Свою роль в этом сыграло то, что не была в явном виде сформулирована модель, в которой созидателям противостоят разрушители. Последние и являются авторами «сомнительных» рецептов, они то, в совершенстве освоив приёмы оборотничества, осуществляют эти губительные социальные преобразования. При смене «плохого» строя на «хороший» открываются поистине безграничные возможности, чтобы сломать и разграбить всё, что было создано до них. Эта «наука» была доведена до логического конца и претворена в реальность Ульяновым.

Социальные меры способны либо сдерживать, либо распалять пожар разрушительности. Но его раскалённые угли таятся внутри человека. Это вполне понял Ф. Достоевский: «Зло таится в человеке глубже, чем предполагают лекаря-социалисты». Справедливое социальное устройство является необходимым условием нейтрализации разрушителей и раскрепощения созидательных сил. Оно подобно хорошему шоссе, но не в состоянии превратить «Запорожец» (было такое чудо техники в СССР) в гоночный болид.

Энгельс отмечал как большую заслугу Маркса его взгляд на исторический процесс «как арену схваток разных классов за господство над остальными». В «Манифесте коммунистической партии» мы читаем: «Вся история общества была до сих пор историей борьбы классов». Ну да, люди ничего не выращивали, не строили, не создавали выдающихся произведений искусства — они только боролись. И только класс с классом. А как же войны, в том числе и религиозные? В Варфоломееву ночь католики вырезали 40 тысяч гугенотов, принадлежащих к тому же классу, что и они сами. Борются два супруга за то, кто будет первенствовать в семье, и эта борьба может быть очень упорной. Маркс не сумел понять истинных побудителей человеческой деятельности, бездарно сведя всё цветущее разнообразие жизни к накоплению капитала и классовой борьбе. Последняя так пришлась ему по душе потому, что обещала большие потрясения.

Маркс, как и подавляющее большинство сильных разрушителей, был человек крайне нетерпимый, подозрительный, завистливый и вспыльчивый. Он не переносил тех, кто отличался своим «невежеством», проявлявшемся в нетвёрдом знании «научных принципов социализма». Сомнение оппонента в его аргументах он расценивал, как очевидный признак невменяемости. Это привело в конце концов к непрекращающейся травле «уклонистов» и «контрреволюционеров». Своих противников он в политических текстах называл «деревенщиной», «мошенниками», «клопами». Одна из ссор, затеянная им с П. Прудоном, призывавшим его «не примерять одежды апостола новой религии», во многом определила дух социалистического движения. Дрязги последнему сопутствовали на протяжении всей его истории. Все эти черты Маркса очень живо напоминают нетерпимость Ульянова и его опусы, наполненные бранью. Что ж, «рыбак рыбака…».

Когда читаешь этих «классиков» не знаешь, плакать тебе или смеяться. Едва ли не главным проклятьем капиталистического общества Маркс считал отчуждение рабочего от средств производства. Но при той диковинной смеси социализма и тоталитаризма, которая была реализована в России, отчуждение только возросло. Отчуждение народа от собственности, власти, своей истории этот строй и похоронило. Крепостные в начале ХIХ века были меньше отчуждены от системы, чем те, кто жил при «самом передовом» социалистическом строе. Чтобы уменьшить ощущение отчуждения, необходимо укоренить человека в систему, сделав его собственником, максимально вовлекая его в управление, инициируя образование максимального числа культурных и прочих связей с системой.

Решающая роль в историческом сценарии Маркса принадлежит экономике. Назначенный «могильщиком капитализма» рабочий класс, уничтожив капиталистический уклад, построит социализм, а затем и коммунизм. И настанет бесклассовое общество. Исчезновение классов Маркс полагал совершенно очевидным, ведь как только «общество» сумеет завладеть всеми ресурсами для производства, повод к разделению общества по имущественному признаку пропадёт. Чего делить, когда всё и так принадлежит всем! Каким именно образом «общество» может «владеть» фабриками, и куда денутся противоречия между управляемыми и управляющими, между политическими вождями и обычными людьми, о таких пустяках Маркс не задумывался. Все проблемы снимаются тем, что пролетариат является самым «передовым классом». Уж он то устроит всё, как надо!

Идея о том, что можно построить общество, где всё принадлежит всем, не просто заблуждение, а редкостная глупость. Разрушители никогда не позволят, чтобы всё принадлежало всем. Всё должно принадлежать им. В любом обществе. Поэтому неважно, как это общество называется, важно, сколько удалось разрушителям в нём захватить. В советском «социалистическом» обществе если что-то кому-то и принадлежало, то номенклатуре. А чтобы принадлежало полностью, советская номенклатура трансформировала недосоциализм в авторитарный капитализм. Это процесс, прямо противоположный тому, который был предсказан могильщиком капитализма.

Используя тот же приём экономизации, современный либерализм приспосабливается к примитивному духу массового общества, чурающегося сложных понятий и высоких мотивов. Марксистская утопия отмирания государства, как следствие пролетарской революции, воспроизводится либерализмом, но уже как следствие экономической революции. Но это в реальности невозможно, так как нарушает закон необходимой иерархичности и жёсткости системы. Определённая степень принуждения и ограничения свобод является неизбежной реакцией на несовершенство человека. Принцип шан-ян: «Когда народ силён — государство слабое, когда народ слаб — государство сильное». Народ, увы, слаб. Иначе говоря, его уровень низок. Сильным его может сделать повышение уровня, и тогда роль государства уменьшится, но когда это произойдёт, бог весть.

При более внимательном чтении произведений «классиков марксизма-ленинизма» они начинают восприниматься как особо изощрённый чёрный юмор, и тут тебе становится не до смеха. Особенно впечатляет описание этого чудного коммунизма, построенного рабочим классом — «самой передовой и организованной силой общества». Очень подозрителен финал этой истории, где никто ни хрена не делает, и все всё получают. Или, как это выглядит в формулировке классиков, «от всех по возможности и всем по потребности». Нас поражает безответственность сочинителей разрушительных теорий и легковерие людей, бросающихся бездумно воплощать их в жизнь. В своё время Бисмарк заметил, что теория у Маркса интересная, но испытывать её надо на народе, который не жалко. Взялся строить новое общество на основе вздорной теории и своей некомпетентности В. Ульянов, а теми, кого ему не жалко, оказался русский народ. Россия была распята за человечество. Но где те представители человечества, которые