интересов. Толстый журнал сейчас – специальное издание. И работает он скорее на литературу, филологов и писателей, чем на широкого, не посвященного читателя.

В условиях исключительной сложности всякого культурного делания, издательских рисков, падения ценности точного правдивого художественного слова журнал приобретает особенное значение. Сейчас это одна из немногих площадок, открывающих новые имена, работающих с неизвестными авторами. В журналах литература – это процесс, а не продукт. Поэтому тут возможны еще публикации малых жанров – стихотворений, эссе, рассказов, до их выхода книгой. Еще это один из немногих источников экспертной оценки литературы – публикация в журнале означает профессиональное признание или аванс доверия от людей, много лет занимающихся литературой и тонко и глубоко в ней разбирающихся. Наконец, журналы – форпост аналитической критики, жанра, которому тоже прочат вымирание, но без которого невозможно движущееся самосознание литературы и культуры.

Как критик я благодарна толстым журналам за возможность общения с такими знающими и глубокими литераторами, как Ирина Роднянская, Евгений Ермолин, Игорь Виноградов, – и конечно, многими другими, называю же тех, кто прежде всего оказал на меня влияние в начале пути. Для меня журналы – пространство серьезного разговора о литературе, ведущегося ради нее самой, а не каких-то коммерческих, пропагандистских и иных внеположенных ей задач. Это пространство собирает людей, служащих художественному слову, а не использующих его.

Конечно, я не могу не видеть, как много системных недоработок мешают действительно возможному и важному развитию журналов – их современной трансформации. Но отчасти и понимаю руководителей журналов, которые в свое время по этому пути не пошли: очень уж им не хотелось слиться с лавиной потребительской словесности, литературой торговать.

Увы, сейчас мы находимся в ситуации, когда просто выставить на продажу журнал крайне дорого и сложно – и не окупает усилий. Журналы живут на гранты, а распространяются, можно сказать, бесплатно: читателям доступней даровая электронная версия в Журнальном зале, где выложены большинство ведущих литературных журналов, чем печатный экземпляр.

Сейчас вот заработала Ассоциация литературных журналов – жаль, что издания не объединились раньше. Мы одно сообщество и надо вместе отстаивать наши интересы, проводить совместные проекты, выходить на книжных ярмарках к живому читателю – который, как рассказывают редакторы, поторговавшие журналами на Красной площади и в павильоне ВВЦ, на живое издание охотно откликается, покупает. Нужно трансформировать распространение журналов, выходить к читателю почаще. К сожалению, даже на эти реформы в изданиях часто не хватает человеческих и денежных ресурсов. Киоски требуют за реализацию куда больше, чем журнал выручит, а магазины не всегда возвращают деньги за проданные экземпляры… Но если не решить проблему с распространением, то ход к читателю – которому наработанное экспертами в литературе хочется представить – будет окончательно перекрыт. А это значит, что и журналы лишатся важного стимула к развитию и живого ориентира в оценке литературного произведения.

Очень интересные соображения, спасибо. Толстый журнал – это процесс, а не продукт, поэтому, видимо, он так плохо и продается в нынешних коммерциализированных условиях… Упомянув имена старших критиков, ты опять немного предвосхитила мой следующий вопрос. У кого ты училась, кто твои ориентиры сейчас в литературной критике?

С учителями мне повезло – и это, как ни странно, не связано с процессом литературного образования как такового. Сейчас активно развивается эта сфера: продолжаются осенние форумы для молодых писателей, организуемые Фондом СЭИП Сергея Александровича Филатова, так же ежегодно, несмотря на отсутствие финансовой поддержки от государства, проходят декабрьские семинары для молодых авторов от Союза писателей Москвы, успешно действуют платные школы крейтив райтинга. Такие форумы, школы, семинары и мастер-классы – отличная возможность получить совет профессионального литератора. Но настоящий учитель, мне кажется, обретается иначе. Не по заявке, не в студии.

Учитель – это человек прежде всего духовно тебе близкий, разделяющий твои принципиальные ценности в литературе и жизни. С ним раскрывается твоя органика, он не ломает тебя – и в то же время, как профессионал, показывает пока не доступные тебе возможности, перспективу пути.

Рекомендации мастера, не близкого по духу, тоже полезны – но чаще из них извлекаешь что-то скорее мелкое, техничное, они не решают дела.

И критика мастера не задевает так, как критика учителя. Скажем, я очень переживала, когда Ирина Роднянская написала, что я некорректно понимаю вопросы веры – и потому некорректно интерпретирую «Горизонтальное положение» Дмитрия Данилова.

Критик Ирина Роднянская – вот один из главных моих учителей, а с ней наравне – критик Евгений Ермолин и философ Владимир Мартынов.

Но училась ли я у них в самом деле? Дали ли они мне хоть один мастер-класс? Да, Ермолин вел семинар по критике, где я принимала участие, Роднянская высказывала рекомендации как редактор отдела критики «Нового мира», а Мартынов вроде как наставляет своими книгами.

И все же учение не в этом, не в прямых рекомендациях, не в обсуждении текстов.

Меня в этих людях привлекает сам образец творческого существования, само направление энергии и мысли.

Необыкновенная открытость и человечность, бережность к чужому замыслу и слову – как они сочетаются с принципиальностью Роднянской, ее бескомпромиссностью в области духовных ценностей? А филологическая глубина ее статей – как сочетается с незамутненной, спокойной их прозрачностью для читателя? Роднянская для меня – редкий образец чистого языка: ясного и точного, обходящегося без подпорок специальных терминов, с одной стороны, и публицистических метафор, с другой.

Владимир Мартынов – человек, знакомство с которым началось с боли. Иначе, без боли и печали, человеку, увлеченному культурой, и невозможно читать его книги о кризисе искусств. Однако эту боль я приняла как исцеление от иллюзий. И до сих пор Мартынов для меня – целитель и вдохновитель: благодаря ему возникает чувство, что спадает все лишнее, наносное, пыльное, условное, сковывающее – открывается возможность непосредственности и чистоты, культурного действия с нуля, завязывается глубокий контакт с собой и реальностью, замыслы обретают нацеленность и ясность, потому что больше не хочется тратить себя ни на что отжившее, вымороченное, пустое.

Евгений Ермолин – удивительный пример перспективного и панорамного зрения, это критик с концепциями на 360 градусов, он чувствует большие, тектонические движения в культуре и обществе. Людей, понимающих литературу на таком макроуровне, не так много – большинство живет заботами сезона, мелкой конкурентной борьбой, личной историей успеха и не думает, куда несет весь наш корабль.

Ну и – когда обретен учитель, твой личный культурный герой, приходит время пережить посвящение от трикстера. Хочу поблагодарить камчатского критика Василия Ширяева – за своего рода инициацию глупостью: его критика критики, вскрытие манипулятивных приемов критиков, их пустой риторики, разрушение наших книжных, давно отживших иллюзий о себе и литературе – еще один полезный случай боли. Василий Ширяев надел