что ты не разрешаешь мне ставить смайлы! Здесь они были бы уместны.

В 20 лет я была гипнабельна и совсем лишена тормозов.

Интересно. То есть «резиновые перчатки философии не помогут» скорее, как сказано у тебя в «Пэчворке». А про 90-е: понимаю тебя, заниматься философией (да и вообще чем-либо) тогда было крайне сложно, но – вопреки! Апофатически – как раз тогда и писались очень важные для новой отечественной философии работы – Бибихина, Галковского… Возвращаясь к поэзии. А имеет ли право быть такое определение, как «проза поэта»? Мне кажется оно несколько искусственным – проза или есть, или нет. Как в полушариях твоего мозга соотносится проза и поэзия? Ведь, насколько я знаю, до этой повести ты, кроме небольшого рассказа, прозаическое по большей части не писала?

Литература вообще не благодаря, а вопреки, ты прав. Я всегда больше читала – прозу, чем поэзию (Кафка наверху). И я писала ее: во-первых, эссе – тоже проза. Эссе как жанр литературы – тема моего диплома. Раннюю повесть (кстати, тоже во фрагментах) хотел напечатать Леня Бахнов в «Дружбе народов», но не сложилось. Мне было года 23, начало работы в «Воплях», философская аспирантура. Позже написала несколько сомнамбулических рассказов, один был опубликован в коллективном сборнике (наверное, о нем ты и говоришь). Это самое начало двухтысячных. Но все это, как и тексты, связанные с философией, я оставлю за скобками как ранние наброски. Вообще до рождения ребенка, до тридцати, начинала (и бросала примерно на 30-й странице) романов десять. Помню, в одном из них героиня только успевала выйти из дома и дойти до трамвайной остановки (ха-ха). Ничего из этого не сохранилось – сгорел тот комп. А сборник с рассказом я не храню, вообще публикации собирала только для бабушки, пока она была жива. Четыре поэтические книги – это концентрат, это корпус. Они, по крайней мере, у меня есть. Сейчас надо уже делать пятую, она написана.

Что касается полушарий. Понимаешь, присутствие и в стихотворении, и в прозаическом фрагменте – и даже в одной фразе вроде «Палые листья – вот подлинные герои» – для меня тотально, двухполушарно. С какого-то времени у меня всегда открыты оба файла, даже если это фигурально. Но стихи приходят затяжными приступами, самоуправно (и «периоды» остаются отдельными ветками). Они сносят все, и идут по-над всем. А прозы хочется теперь – равномерно – всегда. Из какого-то непонятного такта я не управляю стихами, не выдаиваю их. Они врывались и тогда, когда я «жила» в «Пэчворке». В декабре-январе, когда я заканчивала его, было в лихорадке написано двадцать стихотворений. Главное было – успеть схватить карандаш и блокнот, сидя перед экраном, на котором проза. Я думаю, это быстрое переключение было возможно потому, что на самом деле прямое биографическое – это последнее, что важно в поэзии метафизического плана. Там ты существуешь, да, тотально, но как бы совсем в другом измерении – при этом, возможно, сидя на том же стуле. Для прозы же (наверное, не всякой, но моей и близкой моей) биографическое, подручное – как раз отправная точка для художественного исследования. В ближайшем и даже телесном тоже полно странного, и все это вопиет о понимании, шокирует абсурдностью и требует освоения.

Тебе лучше судить о том, голос в моих поэтических книгах и в «Пэчворке» один и тот же, или нет. Для меня общее тут одно: жертва, бросание «шкурки» в топку звукосмыслов или странных смыслов.

А что такое проза поэта – ну есть такой термин, об этом скучно. Проза ли поэта «Школа для дураков» и «Между собакой и волком»? А «Записки Мальте Лауридса Бригге»? И да, и нет. Имеет ли смысл об этом? При чем тут эстетическое рафинированное ярлыкование? Это все же терминология пользователей. Есть ведь и другие кентавры: например, невозможный, прекрасный, вываливающийся из жанра роман «Моби Дик». Придумали: это роман-эссе. Ну, допустим. Важно другое: разрыв шаблона. Ни на что не похожий, вышибающий пробки текст – и все. Вот что важно. Единичность.

А поэтично многое в прозе. Например, пустынный «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» Хандке; Питер Хёг тоже, на мой взгляд, а он очень изобретателен в сюжетах – но так же, как и в научных гипотезах – где-то в самом их основании – можно обнаружить… метафору, так и здесь сюжеты часто возникают как реализация метафор.

Поэзия как концентрированный текст – и работа с энергией и звуком – была приоритетна для меня, да. А по прозе я уже, видимо, давно тайно от себя тосковала. Блог был переходом. Собственно проза прорвалась теперь, когда уровень не освоенного мною ближнего и дальнего хаоса уже зашкалил.

Роман-эссе – хороший термин, как раз попадался мне в недавней рецензии О. Балла на книгу А. Балдина о Карамзине. А вообще метафорой поэзии у тебя часто выступает дерево, правда?

Как хорошо, что ты об этом заговорил! Я люблю деревья. Их жизнь завораживает меня. Я и сама в каком-то смысле дерево, да (не ха-ха, просто улыбка). Книга, опубликованная в прошлом году, – «Откровенность деревьев»; как это часто бывает, название выхвачено из стихотворения:

…все это не бросишьв эфир погружаясь в слоинеясногорезвым не станешь фольксвагеном туарегомно сосны обнимешьи чувствуешь это своиоткровенность деревьев прозрачна над падающим человекома будешь толпиться с цветами на синем лугуподрагиваяточно джазовый интерпретатор вивальдиголовой васильковойили молча сгибаться в дугупробиваясь из трещины на асфальте

А если концептуально, тут можно пойти в две стороны: с одной стороны, поэзия вообще, в ее стремлении к движению и чутко-нервному восприятию языка (слов как объемных вещей-существ), – органика. Развитие поэта идет как дерево внутри него (по крайней мере, так у меня), отдельные «периоды» разрастаются как ветки разной длины от одного ствола (если представить движение от корней, снизу). А листья – это вообще очень близко словам, это в каком-то смысле отточенная речь деревьев.

Листья – что может быть лучше (прожилки!!!):мне нужно снова вспомнить все словапока выходит стрелочник из будкипока выходит парусник из бухтыпока из почек прорастают буквыи мчится солнце с головою льва –

или:

слова растут как листья на ветвяхв них солнцеуловитель хлорофилл…

Конечно, наше дыхание (т.е. жизнь) вообще связано с деревьями. Мы дышим тем, что выделяют они, они – тем, что мы. Мы переплетены с ними. У меня в юности был глюк, визионерская картинка, в которой внутри стеклянной меня (кожа – стекло) быстро росло дерево, и тонкие ветки шевелились внутри пальцев, доходя до их кончиков. Я не знаю, кто я в целом, но я и дерево точно. Об этом есть в маленьком эссе в конце «Откровенности…».

Разговор с деревьями – нормальное для