Я вытащил щепоть табака из другого поясного кармана, сунул в рот и, как всегда, разжевал, чтобы получился комок. Отлично. Затем поднялся, прошел внутрь мимо шумного бара на втором этаже, спустился по лестнице в туалет (на двери было написано: «Плохие мальчишки»), укололся одной из четырех остававшихся у меня уворованных порций хатц’ к’ик’а с воздушным впрыском. Выплюнул табачную жвачку. О господи, я отвратителен. Идиотская привычка. Жвачка — это жлобство. Я втер табачную кашицу в нужное место на ноге, натянул штаны, плеснул теплую воду себе в лицо и вернулся за свой мини-столик.

Я раскрыл телефон. Ишианская мозаика никуда не делась. Так, что там было? Улитка, многоножка и то и другое или ничего? Ну, посмотрим. Я кликнул «жертвоприношение». Появилось поле игры. Чтобы чувствовать независимость, я отключил Интернет. Все равно он мне сейчас был не нужен. Я прекрасно знал, что ищу. Факты были налицо. Слишком много фактов. И какой важнее, трудно понять. Например: «На моей рюмке с ромом сидит оса Sphecius» и «Во Вселенной около 4×1079 атомов» — и то и другое факты, но один гораздо весомее другого. Что выбрать?

Я начал ощущать пульсации — они распространялись от моего левого бедра к стопе и отдавали в пах.

— Вот он, выжженный участок, вот она, поляна, — пробормотал я и поставил последнюю позицию моей последней успешной игры — той, что помогла найти Мэдисона. Я даже не понимал толком, почему возвращаюсь к ней. Разве что иногда хочется проверить альтернативный вариант и посмотреть, кто выиграл бы в нем. Тебе может совсем не нравиться представление, но если ты досидел до определенного момента, то уже останешься в театре до занавеса.

— Сейчас я беру взаймы сегодняшнее дыхание, — сказал я. — Ла хун Кавак, ка Во, 10 Урагана, 2 Жабы, девятнадцатого солнца, пятого уинала, девятнадцатого туна, девятнадцатого к’атуна, тринадцатого б’ак’туна.

Я передвинул вперед восьмой череп — к 4 Ахау по западному склону выветренной горы, покрытой красноватой пылью, в направлении пещеры в небесах, откуда доносился гулкий вой.

Один из заметных эффектов, оказываемых игровыми снадобьями, состоит в том, что они словно создают отдельную камеру в твоем мозгу. Можно устроить перерыв, неделями жить обычной жизнью и не вспоминать об игре, но стоит вкачать себе порцию зелья, и ты тут же оказываешься в том месте, где закончил партию, причем тебе не нужно заново входить во все детали. Я думаю, с тем же успехом люди смотрят сериал, который показывают по эпизоду в неделю, или по вечерам читают книгу с закладкой, или развлекаются «Варкрафтом»[806]в телефоне, с той лишь разницей, что игра — штука более автономная и напряженность здесь нарастает очень быстро. В общем, на подсознательном уровне я понимал, что сижу за рахитичным столиком в ресторанчике Белиз-Сити, однако, сосредоточившись на игровом поле, мгновенно перенесся в то же место, где в прошлый раз искал Мэдисона, — на западный склон крошащейся горы, — и почти без усилия представил тепло древнего солнца, греющего мне спину, услышал шорох кирпично-красной пыли, вьющейся столбом… Когда я передвинул вперед восьмой череп, видимость улучшилась. Мои ноги упирались в твердый камень. Ветер принес неприятный запах дыма. Сюда, подумал я. Он делает ход. Я делаю. Туда. Я продолжал подниматься — сквозь пыль, облака пара, слой пепельных туч. Оступился. Ступеньки еще больше раскрошились с того времени, как я был здесь в последний раз. Они так растрескались и перекосились, что я едва удерживал равновесие и двигался дальше на воображаемом эквиваленте «всех четырех», преодолел полосу пепла, ледяной туман — и достиг выветренной террасы под панцирем неба. Рев и стоны раздавались громче, чем раньше. Камень исчез. Я выпрямился, пытаясь рассмотреть грядущие миры на востоке, но их скрывала громада горы, и я снова опустился на четвереньки. Зев туннеля передо мной стал шире по сравнению с тем, каким он был 13 Собаки 18 Черепахи. Крошился камень вокруг, открывалась пропасть, слишком глубокая для восьмого черепа. Что ж, действуй, подумал я. В чем проблема?

Я сделал ход девятым черепом. Распахнувшаяся передо мной бездна превосходила размерами любую пещеру на земле. Возможно, погружение в нее будет напоминать спуск на веревке в метановый ледопад в глубь громадного пузыря на одной из лун Сатурна. Но все равно девятый камень был надежно связан с восьмым, и я сползал все ниже и ниже к центру сферы — в ревущий вихрь. Всюду мелькали существа, почти (но никогда не) касаясь меня — так мимо вас проносятся летучие мыши, когда вы на рассвете стоите перед входом в пещеру. Вы ощущаете кисловатый запах их экскрементов, чувствуете, как струи воздуха хлещут вас по лицу, слышите биение крыльев — так шуршал бы смерч плотных кожистых листьев, — но они никогда, никогда не задевают вас… Однако обитатели подземелья были крупнее, медлительнее… Они казались бескрылыми, мягкотелыми и в отличие от бесшумных летучих мышей издавали оглушительно громкие звуки. Может быть, именно их представлял Данте, когда описывал luxuriosi в их адском вихре.[807]Когда мое внутреннее око приспособилось к мраку, мне удалось яснее увидеть этих существ, по отдельности я их не различал, но понял, как они двигаются, — так скользят в глубинах морские животные. Правда, я не замечал особого сходства между ними и сивучами, которых недавно вспоминал… скорее они напоминали белух — у них такие же высокие лбы и упругая белая кожа… Потом, глядя на изогнутые спины, я решил, что подземные демоны похожи на горбунов или карликов с коротенькими телами и громадными головами… У них обнаружились короткие жирные хвосты и рудиментарные ручки… словно у головастиков, которые вот-вот превратятся в лягушат… У этих созданий были уши, сквозь прозрачную кожу просвечивали бьющиеся сердца, а под закрытыми веками метались выпуклые глаза, словно…

«Эмбрионы», — догадался я.

Это были а’ааны, духи нерожденных, тех, что будут после нас.

Неудивительно, что их так много — миллионы и квинтиллионы, бессчетные количества. Здесь находилось все население будущего, все мужчины и женщины, которые родятся после 4 Ахау и которые никогда бы не появились на свет, упади тот камень и загороди выход. Когда 4 Ахау солнце б’ак’туна достигнет своего зенита, его лучи проникнут в эту пещеру, освещая а’аанов. Эфир этого громадного пространства будет нагреваться и расширяться, и теплые волны неизбежно вынесут их вверх, чтобы они расселились по земле. Я вспомнил слова госпожи Кох в послании Джеда-2, она говорила, что у нулевого уровня есть три пещеры: Пещера мертвых на западе — тот свет, Пещера дыхания — то, что мы называем миром, и Пещера нерожденных.