с Окинавы, потомков японских эмигрантов, вернувшихся на родину предков, представителей других народов Азии, составлявших в Японии этнические меньшинства, жилищные условия сделались более комфортными, дискриминация — менее вопиющей, а возможности продвижения и самореализации — более широкими. Если говорить более подробно, то к середине 90-х гг. 62,7 % семей буракумин владели собственными домами (при среднем уровне по стране в 59,8 %). Процент детей буракумин, посещавших высшую школу, приблизился к этому показателю среди детей обычных японцев. 20 % молодых людей буракумин (против 28 % среди других японцев) посещали колледж, в то время как в 60-е этим могли похвастаться только 2 %. Попытки айнов обрести политический голос были услышаны международной общественностью в 1992 г., когда они были приглашены принять участие в церемонии инаугурации Международного года ООН туземных народов мира. В самой Японии в 1994 г. Каяно Сигэру стал первым айном, избранным в парламент.

Отношение правительственных чиновников к этой проблеме, похоже, также начало меняться. В 90-е гг. город Нагасаки выделил значительную часть своего бюджета на оказание помощи корейцам — жертвам атомных бомбардировок, а мэр Хиросимы наконец отдал распоряжение возвести корейский мемориал в Парке Мира.

К этому времени национальное правительство предоставило корейцам возможность занимать посты в системе образования и в местных администрациях. Оно также распространило на большинство из них те же социальные гарантии, которыми пользовались японцы. Даже служба натурализации наконец изменила свое отношение. Один высокопоставленный чиновник этого ведомства писал: «Безусловно, одно и то же подданство не требует от людей быть носителями одной и той же культуры и образа жизни. Только когда натурализовавшийся человек сможет сказать: «Я — японец такого-то и такого-то происхождения», не пряча свою истинную национальную принадлежность, японское общество можно будет признать 39 интернациональным изнутри»{408}.

Несмотря на очевидные перемены, произошедшие в 90-е гг., наблюдатели отмечают, что еще много предстоит сделать в XXI в. Предубеждения при заключении браков и приеме на работу по-прежнему остаются реальностью. Некоторые наблюдатели отмечают, что японские власти не учитывают новые и все более изощренные формы дискриминации. Тем не менее очевидные для всех требования прав со стороны меньшинств делают невозможными любые заявления о том, что японское общество является этнически гомогенным. Подобным образом, меньшинства поставили перед японским обществом задачу сделаться более открытым и плюралистичным, как и критики однопартийного правительства, призывавшие к многопартийной и менее элитарной политической системе. Более того, утверждения буракумин и других меньшинств, что они могут вносить свой вклад в процветание всего общества, как только они получат больше возможностей для самореализации, совпадали с требованиями японской молодежи, касавшимися равноправия в браке и трудовых отношениях. Все они отвечают нуждам личности, продолжая в то же время отдавать должное тому, что считается общественными обязанностями.

Вне времени и национальности

В начале XX в. многие японцы предвкушали жизнь в обществе, которое становилось все более демократичным и индустриальным. В то же самое время они надеялись на то, что Япония наконец станет частью мирового сообщества, «провинцией мира», где Генрик Ибсен и Лев Толстой «не являлись бы больше иностранцами». Никто и вообразить себе не мог, что Великая депрессия и Маньчжурский инцидент поднимут такое цунами, которое едва не уничтожат все эти мечты и ожидания. На руинах Великой Восточноазиатской войны старые надежды вернулись к жизни, и к концу столетия островная страна на далекой окраине Тихого океана создала экономическую и политическую системы, которые не отличались принципиально от парламентской демократии и промышленного капитализма, которые существовали практически повсеместно. Более того, Япония, очевидно, впитала в себя наследие мировой культуры. Повсеместно — от товаров, продаваемых в торговых рядах небольших городов, до архитектурных форм, которые можно было встретить в крупнейших центрах страны, — японцы демонстрировали сходство своей культуры с культурой наиболее развитых стран мира. Они также восприняли музыку, искусство и литературу западных наций.

В какой-то мере неожиданно, празднование наступления 2000 г. практически не привлекло внимание общественности к тем качественным изменениям, которые претерпела Япония на протяжении XX в. Вместо этого нация сфокусировалась на проблемах современности. В передовице, опубликованной в новогоднем выпуске Джапэн Таймс, отмечалось, что «за последние десять лет был приобретен печальный опыт. В экономической сфере Япония превратилась из мирового лидера в колосса на глиняных ногах, искусство управления разрушилось, а нация стала свидетелем возникновения морального вакуума, когда школьные кабинеты превратились в поля сражений, а подростки стали продавать свои тела под видам «спонсированной дружбы»{409}. Никто, однако, не мог предложить надежную формулу преодоления проблем конца столетия. Туманные банальности по поводу поисков «новых целей» и «составления новых планов на грядущее столетие» наполняли страницы газет. Когда премьер-министр Обучи обратился к нации в час ночи 1 января, он бодро отрапортовал, что Япония не столкнулась с серьезными трудностями, связанными с компьютерной «проблемой-2000». Большинство японцев вступали в новый век все в той же вялой манере. Некоторые посещали буддийские храмы, где звон колокольчиков возвестил очищение от грехов прошлого года. Другие шли в синтоистские святилища, чтобы приобрести талисманы и попросить богов быть милостивыми в наступающем году. По всей стране семьи собирались вместе, чтобы отведать праздничные блюда и посмотреть «Состязание по пению между Красными и Белыми».

Отсутствие каких бы то ни было призывов к кардинальном политическим переменам, вероятно, свидетельствовало о том, что большинство японцев утешали себя тем фактом, что инструменты и принципы парламентской демократии в конце концов вернут их стране хорошее управление и экономическое процветание. Тем не менее некоторые желали проложить новый культурный путь в будущее. Если большинство мужчин и женщин встречали новый, 2000 г. способом, который в конце столетия казался таким японским, то другие призвали к новому космополитизму. В начале XX столетия господствовала та точка зрения, что Япония должна учиться у других и превратиться в страну, где Ибсен и Толстой не являются более иностранцами. В противоположность ей, новый интернационализм конца XX — начала XXI столетия призывал переступить границы своей национальности, заглянуть дальше проблем текущего момента и привнести что-то новое в мировую культуру.

Одним из известных сторонников нового культурализма был архитектор и городской планировщик Тангэ Кэндзо. В начале своей карьеры, в 1955 г., он разработал проект Зала Мемориала Мира в Хиросиме. Спустя десять лет он руководил реконструкцией города Скопье в Югославии, разрушенного землетрясением. Он был главным архитектором комплекса зданий правительства города Токио, строительство которого было завершено в 1991 г. Рассматривая его творческий путь, многие критики хвалили