Внутри меня окружил запах благовоний, а взгляд наткнулся на возвышение, на котором лежал немолодой мужчина. На сером камне серебрились его русые с проседью волосы, а на фоне красной одежды руки, сложенные на груди, казались белоснежными. Я пристально посмотрела на его закрытые веки, и спина моя похолодела.

— Он мёртв? — прошептала я, невольно вцепившись в футболку Генриха.

— Нет, конечно, — хмыкнул тот, вырываясь из моих скрюченных от страха пальцев. — Иначе как бы ты забрала его воспоминание? Приступай!

— А! — Я вытерла взмокший лоб. — Так это клиент! Странное место для сна… А он не проснётся?

Генрих подошёл к каменной кровати, и пальцы инститора легонько прикоснулись к плечу спящего, словно убеждаясь достаточно ли крепок его сон.

— Не твоё дело, ведьма, — тихо проговорил он, но ту же неохотно добавил: — Не проснётся. Действуй!

Я деловым тоном спросила:

— Что брать?

Руки Генриха скользнули за его спину, а лицо обратилось ко мне.

— Двадцать пятое апреля этого года, с девяти до полдесятого утра, — сухо проговорил он.

Я завернула непривычно длинные рукава платья и сжала пальцы так, что раздался лёгкий хруст суставов. Генрих коротко усмехнулся, а я лишь поджала губы, стараясь полностью сосредоточиться. Забрать определённое воспоминание несложно. Но невероятно трудно не прихватить с ним ещё с десяток. Этого я инститору, разумеется, не сказала. И не только ему… Честно говоря, никто не знает о моих реальных возможностях. Иначе лицензию я бы так и не получила…

Я выдохнула, и пальцы мои легли на закрытые веки спящего человека, а сердце забилось, словно пойманная птица. Боковым зрением я видела, как напряжённо следит за мной инститор, и невольно скрипнула зубами. Лишь бы он не догадался о правильном вопросе! Я же под зельем… Ах, нет! Нельзя отвлекаться. Итак, двадцать пятое апреля. По запястью скользнуло воспоминание, и я едва сдержала стон: двадцать пятое мая! Целый день! Это всё из-за проклятого инститора!

Я отдёрнула руки и обернулась к Генриху.

— Не смотри! — громко прошипела я.

Брови его приподнялись, а правый уголок рта дёрнулся.

— Это ещё почему?

— Мешаешь! — рассерженно проговорила я, а по спине прокатилась волна жара: если инститор спросит, как именно, то… Шея моя похолодела, и я поспешно сложила ладони: — Ну пожалуйста!

Инститор хмыкнул, и руки его упёрлись в бока, но всё же Генрих крутанулся на месте. Я покосилась на его затылок и промокнула лицо рукавом. Затем мои дрожащие пальцы снова легли на глаза невезучего дяденьки, у которого я невольно украла целый день из воспоминаний. Руки мои напряглись, а в голове зазвенело от старания. Двадцать пятое июня… Я застонала и уронила руки. Чёрт! Какое июня?! Он же сказал, что апреля!

Генрих повернулся, и его холодный взгляд пронзил меня:

— Что?..

Я нервно улыбнулась и перебила инститора прежде, чем тот успел закончить вопрос:

— Сейчас-сейчас! Мне нужно сосредоточиться… Отвернись, пожалуйста!

Инститор поджал губы, а по щекам его скользнули желваки.

— Не тяни! Каждая минута на счету, — прорычал он.

— Всего лишь несколько секунд! — фальшиво оскалилась я.

И ведь правду сказала. Дел-то на пару секунд… Только бы хорошенько сосредоточиться. Итак, двадцать пятое… апреля… девять утра… По запястью заструились воспоминания, и я невольно вскрикнула, судорожно прерывая их поток.

Кожу на голове стянуло от ужаса, и я осела на пол. Хватанула больше, чем нужно, да ещё случайно заглянула в само воспоминание. Кровавые тела… Я потрогала свои немеющие щёки, а видела лишь тягучие багровые разводы. Живот мой скрутило, и я согнулась пополам. Жёлтая лужица растекалась по полу, а жуткое зрелище всё ещё стояло перед глазами. Всего-то секунда из украденных минут! Долгая секунда страшного воспоминания…

Повернула голову и с недоумением уставилась на вытянутую физиономию Генриха. Он что-то говорит, но я не понимаю слов. Трясёт меня, но я почти не ощущаю этого. Инститор отпустил мои плечи и присел на корточки, в пальцах его сверкнул кулон. Звуки медленно возвращались.

— Помести сюда! — рассерженно твердил он. — Слышишь? Ведьма! Воспоминание помести сюда…

Я перевела взгляд на маленькую амфору.

— Как?

Он криво усмехнулся и покачал головой.

— Не строй из себя ангела, ведьма! Ты же мучила людей чужими воспоминаниями?

— Да, — призналась я и сжалась в испуге, а ноги мои похолодели: будь проклята Аноли с её зельем! Губы Генриха гадливо скривились, и я торопливо добавила: — Но все эти люди были плохими!

— Мне всё равно, — перебил инститор и поднялся. А я недоверчиво хмыкнула: как же! Всё равно ему… Генрих быстро продолжил: — Тем же способом, как отдаёшь воспоминание человеку, отдай его амулету. Такими специальными контейнерами пользуются все ведьмы. Я сейчас имел в виду ведьм, которых природа не обделила мозгами.

Я посмотрела на него снизу вверх и мрачно проговорила:

— Если не перестанешь меня унижать, я не буду этого делать! Ты просил забрать воспоминание? Я его забрала! Сделка выполнена…

— Не выполнена, — холодно ответил он и многозначительно кивнул на кулон: — Пока не переместишь воспоминание сюда. — Он вдруг усмехнулся: — Или боишься, что и тут мозгов не хватит?

— Не боюсь! — недовольно буркнула я и подхватила кулон левой рукой, а правую простёрла над верхней его частью. Пальцы мои слегка дрожали, а сердце колотилось. Но воспоминание послушно скользнуло в амфору, получилось даже легче, чем с живым человеком, и я весело добавила: — Мозги у меня на месте, можешь сам в этом убедиться!

Генрих присел рядом и заглянул мне в глаза.

— Я уже давно убедился, — почти ласково проговорил он, и я невольно улыбнулась, — что их нет и не было!

Улыбка моя растаяла.

— Да почему?! — не выдержала я.

Он многозначительно щёлкнул по кулону.

— Не догадываешься, почему умные ведьмы могут смотреться в зеркало? — Я растерянно моргнула, а Генрих хмыкнул: — Загадка не по зубам, понимаю. Точнее, не по мозгам… Ладно, поднимайся! Уходим…

Я с трудом выпрямилась и на негнущихся ногах последовала за инститором, а взгляд мой, казалось, прожигал его спину насквозь.

— Ненавижу, — прошипела я.

Генрих вдруг замер и очень медленно развернулся, его широкая улыбка мне очень не понравилась. Он склонился к самому моему лицу, и я нервно сглотнула.

— Ненавидишь меня, — проговорил он и подмигнул: — Но всё равно хочешь?

— Да, — ответила я и услышала скрежет собственных зубов, а щёки мои обожгло жаром.

Да когда же прекратится действие этого зелья? Меня же вырвало! Генрих, казалось, наслаждался каждым мгновением моего унижения. Чем бы его отравить?