– Немедленно! Это очень срочно!

– Нет. Немедленно не выйдет. Сегодня, когда стемнеет. Вам удобно будет побыть здесь в одиночестве? Или вы предпочтете отправиться со мной в… в школу, где мне следует сейчас быть?

Деймон перепорхнул на открытое окно, помедлил чуть-чуть и, вылетев вон, сделал круг над двором. Пантелеймон тут же вскочил на подоконник, чтобы присматривать за ним оттуда, а Лира принялась искать карту города, перетряхивая полки, на которых и так царил беспорядок.

– Ну как, улетел? – спросила она, не оборачиваясь.

– Нет, возвращается.

Деймон влетел в комнату и, захлопав крыльями, сел на спинку кресла.

– Снаружи опасно, а внутри нечем дышать, – печально сказал он.

Лира как раз нашла карту.

– Сэр, – спросила она, – кто сказал вам, как меня зовут?

– Одна ведьма с озера Энара. Она сказала, что у клана Серафины Пеккалы в Оксфорде есть хороший друг. Наш клан связан с ними обетом березы.

– А где сейчас ваша ведьма, Елена Пажец?

– Лежит больная у нас на родине, за Уралом.

Она чувствовала, что Пантелеймон чуть не лопается от вопросов, и моргнула специально для него, так чтобы только он увидел: нет, жди. Сиди тихо.

– Вам будет слишком неудобно сидеть у меня в сумке до самой ночи, – сказала она. – Поэтому вот как мы поступим: я оставлю окно открытым. Вы сможете летать снаружи и прятаться здесь, когда пожелаете. Я вернусь в… Вы умеете определять время?

– Да. Мы научились этому в Троллезунде.

– Смотрите, вон там на стене есть часы. В половине девятого я буду на улице у подножия башни, где вы нас нашли. Встретимся там, и мы отнесем вас к мистеру Мейкпису.

– Да… Да, благодарю вас.

Они с Пантелеймоном заперли дверь и побежали вниз. Им действительно надо было в школу: на ужине ученики должны были присутствовать обязательно, а стрелки уже неумолимо подбирались к семи.

Однако когда они шли мимо привратницкой, ей в голову вдруг пришла одна мысль.

– Мистер Шатер, нет ли у вас случайно оксфордской адресной книги?

– Вам торговую или именную, мисс Лира?

– Не знаю… Наверное, обе. Нужно, чтобы там был Иерихон.

– А что вы ищете? – Старик бухнул перед ней на стойку два потрепанных справочника.

Привратник не совал нос в ее дела – он спрашивал как друг.

– Человека по имени Мейкпис. – Лира открыла книгу частных адресов в Иерихоне. – А может быть, вы знаете фирму или магазин с таким названием?

– Ни о чем подобном не слышал.

Обычно привратник сидел у себя в комнатке и общался с посетителями и студентами через окно, выходившее под арку. Сзади, так что снаружи их не было видно, размещались именные ячейки для сотрудников – у Лиры тоже была такая. Она вела пальцем по списку жителей Иерихона, когда изнутри, из привратницкой послышался веселый голос:

– За алхимиком охотитесь, Лира? – в окошке показалась рыжая голова, и доктор Полстед с любопытством уставился на нее.

– За алхимиком?

– Единственного известного мне Мейкписа зовут Себастьяном, – пояснил он, роясь в каких-то бумагах. – Учился в Мертон-колледже, пока не спятил. Хотя как можно отличить безумца в Мертоне, ума не приложу. Решил посвятить себя алхимии – это в нынешние-то времена! Проводит все время, превращая свинец в золото, или, по крайней мере, пытаясь это сделать. Иногда его можно встретить в Бодлианской библиотеке. Имеет привычку беседовать сам с собой, так что иногда приходится выдворять его прочь, но в целом он достаточно мирный. Его деймон – черная кошка. Зачем он вам понадобился?

Лира как раз нашла нужное имя – и дом на Джаксон-стрит.

– Мисс Паркер рассказывала, что знала его, когда была девочкой, – невозмутимо ответила она. – Говорила, был такой Уильям Мейкпис, который лучше всех на свете делал паточную ириску. Я решила его найти и купить для нее немного, если он их еще делает. Мисс Паркер – моя лучшая учительница. Я так думаю, – вполне искренне добавила она. – Очень красивая и не скучная, как большинство преподавателей. Может, я и сама ей ирисок сделаю.

Никакой мисс Паркер в природе не существовало, а доктор Полстед как раз был самым нелюбимым учителем Лиры и преподавал ей всего полтора месяца – года два или три тому назад.

– Отличная идея, – одобрил он. – Паточная ириска, м-м-м.

– Спасибо, мистер Шатер! – Лира положила книги на полку и, поскорее выскочив на Терл-стрит, побежала к паркам и Святой Софии.

Пантелеймон мчался за ней по пятам.

Пятнадцать минут спустя, совершенно запыхавшаяся, она уже сидела за столом в зале колледжа, пряча грязные руки. «Высокий стол» – отдельный стол для преподавателей, расположенный на подиуме – в Софии ставили не каждый день. Наоборот, научных сотрудников поощряли ужинать со студентами, так же, как и весь учительский состав и старших школьников, к которым относилась и Лира. Не садиться все время с одной и той же компанией сверстников считалось проявлением хорошего тона – так застольную беседу удавалось вести открыто и вполне светски, избегая обычных кулуарных сплетен.

Сегодня Лира оказалась между престарелой ученой леди, мисс Гринвуд (она занималась историей), и старостой школы – девочкой на четыре года старше нее самой.

– Мисс Гринвуд, а когда перестали преподавать алхимию? – поинтересовалась Лира за рубленой бараниной и вареной картошкой.

– Перестали? Кто перестал, Лира?

– Ну… те, кто обычно думают обо всем. Это же вроде была часть курса по экспериментальной теологии?

– Верно. Вообще-то мы обязаны алхимикам многими открытиями – знаниями о действии кислот, например. И не только. Но их основная концепция устройства вселенной не выдержала проверки временем, и когда появилась другая система, их картина мира просто развалилась. Люди, имеющие, как ты говоришь, привычку думать обо всем, обнаружили, что химия дает куда более устойчивое и связное представление о том, как все устроено. Она объясняла явления природы куда полней и точнее.

– Но когда это произошло?

– Вряд ли за последние двести пятьдесят лет у нас тут были серьезные специалисты… Кроме знаменитого оксфордского алхимика, конечно.

– А как его звали?

– Забыла. Вот ведь ирония… хотя при чем тут это? Он еще жив. Раньше был научным сотрудником, но теперь уже нет. Таких людей всегда выбрасывает на задворки научного мира, а ведь иногда это совершенно блестящие умы. Но это бриллианты с трещиной… Они как правило одержимы какой-нибудь безумной, завиральной идеей, не имеющей никакой связи с реальностью, а им она кажется ключом к пониманию мироздания. Увы, я такое не раз видела… Настоящая трагедия.

– Мейкпис, вот как его звали, – заметил сидевший на спинке стула ее деймон-мармозетка.