Взяла сверху упомянутый список и начала изучать. Всё, как я и думала, сводилось к одному — разобрать, прочитать, систематизировать, утилизировать, переделать, выделить, отобрать…

Да чтоб у него печень лопнула!!! Вот если бы он мне это ночью показал, я бы его на месте прибила и трупик вон в парке прикопала. Именно поэтому этот упырь вызвал Алёну, а не меня. А все его заботливые фразы про ребёнка лишь прикрытие.

— Ева, привет! Ну ты рада, что строгое начальство исчезло? Ты… — Сабуров замолчал.

То ли от выражения моего «радостного» лица, а может, мой заваленный стол рассмотрел.

— Ого! Вот это сюрприз!

Значит, стол.

— Да, Кирилл. Боюсь, наши с тобой планы насчёт ужина сегодня и выставки в среду можно сразу отменить. Мне надо завершить это, — махнула рукой за свою спину. — До пятницы и плюс текучка.

Тут даже сверхурочные часы придётся взять.

Сабуров нахмурился. Мне кажется, это впервые, когда я разглядела признаки злости на всегда весёлом мужском лице.

— Нет! Он специально что ли?! — собираясь выйти из кабинета, зло бубнил мой зам.

— Кир, не надо, пожалуйста, — попросила я, хотя, чего именно не надо, и сама не знаю.

— Ева, давай потом поговорим. Извини, — уже на пороге вроде как вспоминая обо мне, попросил Сабуров.

Он ушел, а на душе стало совсем погано. Они с шефом друзья, а сейчас из-за меня могут поругаться, а ведь Кирилл совсем ни причём!

И, пока не передумала, набрала номер телефона.

— Богдан Анатольевич, не смейте разговаривать с Сабуровым, — тут же высказалась я, едва услышала хриплое «алло» на том конце провода.

Богдан

— Богдан Анатольевич, не смейте разговаривать с Сабуровым!

В трубке гневно вопил женский голос. Не веря ушам, перепроверил имя абонента входящего звонка. Тенева.

— Вы меня там слышите?!

— Ну Ева, если ты продолжишь и дальше так орать в трубку, то боюсь, слух точно потеряю.

— Не смейте разговаривать с Кириллом, — чуть тише, но с тем же наездом приказала моя охреневшая сегодня утром помощница.

— Я вот думаю, ты вчера, наверное, свежим воздухом передышала, а сегодня субординацию позабыла.

— Нет. Я ничего не забыла, — ещё более спокойно, но уверен, что её голубые глаза на том конце провода меня линчуют. — Не говорите с вашим замом, пожалуйста.

Она упряма, как дятел в весеннюю пору, но почти мольба из её уст звучит как ангельское пение.

— Что у вас там случилось? — начал я выяснять причину такой паники у моей помощницы, хотя …

В мои мысли врезается писк мобилы в ухо.

— Тенева, подожди слёзы лить, у меня вторая линия.

Девушка снова начинает свою волынку, но, взглянув на экран телефона, понимаю, о чём твердит Ева.

Кир активно пытается до меня дозвониться. Ох, блять, эти голубки меня начинают утомлять.

— Ева, мне Сабуров телефон обрывает. Ты его послала, и он хочет мне поплакаться?!

Не очень люблю эти нюни, но этот вариант событий прямо-таки грел мою душу.

— Нет. Кирилл разозлился.

Я улыбнулся своему отражению в оконном стекле.

— А что так?! — невинно поинтересовался я. — Ему не нравится, что дама его упорно динамит?

Тенева тихо зарычала, явно прикрывая рукой микрофон.

— Богдан Анатольевич, вы, как обычно, думаете не в том направлении.

— А ты знаешь, в каком я обычно думаю? Даже любопытно послушать.

— Конечно, сколько угодно! Любопытство не порок! Так что обычно в плоском и горизонтальном, а ещё всегда в чёрных тонах.

Я был не согласен, но девушка продолжала без права моего мнения.

— И Кирилла разозлил ваш порыв перевернуть и сложить заново наш архив в лице меня одной.

Сабуров снова звонил. Видимо, действительно на нервах.

— Я так и думал. И всё, что могу сказать, сочувствую.

Отошёл от окна моего номера в гостинице, бросая больное тело на кровать.

Снова эта боль. Мышцы левой половины тела нечеловечно сводило, кажется, натягивая все сухожилия до предела, едва не ломая по пути кости. Сам виноват, забросив в последнее время тренировки.

— Спасибо огромное, но можете засунуть его… — продолжала психовать моя помощница.

— Ева, твоя дочь похожа на её отца? — перебиваю Теневу, стараясь, чтобы в голос не пробралась моя боль.

Абонент замолкает, что мне на фоне затуманенного сознания кажется, будто проходит вечность до её осторожного ответа.

— Да. Очень. А что?

Напряжение Теневой чувствую даже на расстоянии, а мне хочется послушать её голос, когда она говорит о дочери. Мягкий и заботливый.

— И как? Отцовские черты не мешают её любить?

— Нет, конечно! — тут же возмущаются на том конце провода. — Она же моя девочка. При чём тут это. Внешность — это лишь внешность, да и какая разница, когда любишь.

Она любит дочь. Я это и так знаю. Вчера только убедился в их неразрывном тандеме, но Еве хочется меня убедить. Глупышка.

— Что там с ветрянкой? Снова говно? — снова перебиваю её, вспоминая о карантине в саду.

— Отменили. Напутали диагноз, а может, его вообще не было, — нервно отвечает помощница, и на заднем фоне слышится шум и тихие проклятия.

— Ева, ты там в обморок грохнулась?

Снова проклятия.

— Нет. Это ваш грёбанный архив зацепился за мою сумку и грохнулся. Прямо на мою ногу. Вот пойду к врачу и оформлю больничный.

Я усмехнулся, но подумал, что с количеством папок всё-таки, наверное, переборщил.

— Оформите, конечно, Ева Леонидовна. Главное, чтобы к пятнице завершили работу.

— А то как же… обязательно…в лепёшку расшибусь, — бурчала она в отдалении, видимо, оставив где-то телефон, а сама собирала документы. — Скончаюсь, но сделаю.

— Ева, у тебя громкая связь включилась, так что там поосторожнее с выражениями, — решил оповестить мадам шарфик, что я всё слышу.

Резкая тишина стала подтверждением моих мыслей — эти речи для моих ушей не предназначались.

— Богдан Анатольевич, так что насчёт Сабурова? — отчётливо и серьёзно, уже без всяких ноток недовольства.

А жаль… кажется, меня даже проклятая боль отпустила от гнева этой маленькой женщины.

— Совесть гложет?

— Моя — да! А как ваша поживает? Не утомилась там в подземелье?

— Чахнет, Ева, чахнет. Недаром вы меня Кощеем окрестили.