что знал: в Тикрите нет возможностей для такого юноши, как Саддам. За этот совет Саддам остался бесконечно благодарен. Когда я спросил его о сообщениях, что отчим жестоко обращался с ним, Саддам ответил "Это неправда. Ибрагим Хасан - да благословит его Бог. Если у него был какой-то секрет, он доверял его мне. Я был ему дороже, чем его сын Идхам".

Я думал, что знаю все тонкости жизни иракского диктатора, но это стало для меня откровением. Оно также заставило меня усомниться в диагнозах врачей и психиатров, с которыми я работал в ЦРУ. Мы годами слышали, что Саддам страдал от больной спины, которая причиняла ему сильные боли. Как и у любого мужчины в возрасте шестидесяти лет, спина Саддама становилась жесткой, но он был в гораздо лучшей форме, чем считали наши медицинские эксперты. Я помню, как его водитель Самир говорил, что Саддам обладал огромной выносливостью и заставлял своих спутников выглядеть как кучка нытиков, когда они были в бегах. Несмотря на некоторые проблемы с предстательной железой и высокое кровяное давление, что не было необычным для мужчины его возраста, он был в полном здравии. Однако у него были некоторые фобии. Он постоянно жаловался на свою фанерную камеру, утверждая, что у него аллергия на дерево. Вероятно, он плохо себя чувствовал, потому что в тюрьме было темно, а в Ираке была зима, сырое время года. Честно говоря, мы все чувствовали себя немного больными.

Медицинские эксперты из ЦРУ также сказали нам, что Саддам отказался от красного мяса и сигар. Саддам рассмеялся, когда я спросил его, отказался ли он от сигар. Он сказал, что не знает, откуда я черпаю информацию, но она абсолютно неверна. Любой, кто проводил с ним время, - продолжал он, - знал, что он любит сигары и выкуривает по четыре штуки каждый день. Затем Саддам игриво спросил, нет ли у меня сигар. К сожалению, я их не курю, - сказал я ему. Саддам выглядел разочарованным. Он также сказал, что ест красное мясо. Я снова задумался о том, насколько ценно, что медики ставят диагнозы людям, которых они никогда не видели. Спустя годы я занимался Ким Чен Иром, и врачи из ЦРУ сказали о нем примерно то же самое, что и о Саддаме.

В некоторых отношениях условия, в которых Саддам находился в плену, были похожи на те, которые он испытывал, будучи президентом. Он не всегда мог пойти туда, куда хотел, когда хотел. Он был окружен охраной двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Если ему что-то было нужно, он просил об этом - хотя в нынешних обстоятельствах на большинство своих просьб он получал ответ "нет". ********************************************************************************Он спрашивал у своих охранников, который час. Он хотел знать, какое сейчас время суток, потому что ему нужно было совершить ежедневную молитву. Многие из нас считали, что Саддам притворяется благочестивым, чтобы контролировать свой распорядок дня. Это не так. Одна из интересных вещей, которую я узнал о Саддаме, заключалась в том, что в конце жизни он стал религиозным. Он не был ваххабитом или джихадистом. Его религиозные мотивы также не были вызваны каким-то тайным союзом с "Аль-Каидой". Я думаю, что религия просто показалась ему более важной в сумерках его жизни. Это было очень личное решение с его стороны. Но это не мешало Саддаму использовать религию, когда он хотел помешать нашим допросам. Часто, когда мы затрагивали темы, которые Саддам не хотел обсуждать, он начинал оглядываться по сторонам и говорить: "Где же охранник? Думаю, пришло время для моей молитвы!"

Однажды произошел забавный случай, когда Саддам попытался использовать эту тактику, чтобы отбиться от нас. Мы говорили об ОМУ, когда он вдруг спросил, который час, и сказал: "Думаю, пора молиться". Конечно, через десять минут охранник постучал в дверь и сказал, что время пришло. Желая угодить Саддаму, но в то же время не дать ему почувствовать, что он может диктовать время и темп наших бесед, мы сказали ему, что закончим, и позволили ему уйти. Как это было принято, мы постарались закончить на легкой ноте, поговорив о чем-то неконфронтационном. Брюс начал с того, что Саддам имеет много общих черт с нашим шестнадцатым президентом Авраамом Линкольном. При этих словах Саддам навострил уши. Как так, - спросил он. Ну, - продолжил Брюс, - вы оба были президентами во время войны, оба происходили из очень скромных семей, оба имели ограниченное военное образование, но оказались командующими армиями в борьбе за жизнь и смерть. Саддаму это показалось интересным - настолько, что, когда охранник постучал в дверь, чтобы напомнить ему, что сейчас время молитвы, Саддам отмахнулся от него, потому что его больше интересовало то, что хотел сказать Брюс. Саддам почувствовал, что полиграфолог - это человек, который пришел в себя и понял истинную ценность сидящего перед ним человека.

Во время первых бесед с Саддамом он едва мог держать глаза открытыми. Он жаловался, что не может заснуть, потому что его камера находится близко к входной двери. Прибытие новых заключенных, которое происходило каждую ночь, постоянно будило его. Наблюдать за тем, как он пытается уснуть, было все равно что наблюдать за младенцем, который не ложится спать раньше положенного времени. Его веки становились тяжелыми, и он беспрестанно зевал. Иногда мне казалось, что военные специально нарушают его сон".Саддам также жаловался на громкую музыку. После нескольких сеансов тяжелого сна мы попросили перевести его в другую камеру. Военные согласились, и Саддам стал спать по восемь часов в сутки. Освеженный и отдохнувший, он был готов к битве со своими инквизиторами. Саддама также расстраивало, что военные не разрешали ему иметь ни бумаги, ни ручки. "Я писатель, - возмущенно говорил он мне, - и мне нужны эти вещи, чтобы записывать свои мысли! Когда армия США пришла и забрала меня, я писал книгу, которая теперь осталась незаконченной. Почему же теперь я не могу этого сделать? Как я могу навредить себе?" Я понимал, что в его словах есть какой-то смысл, но это было шоу военных, и они не собирались рисковать тем, что Саддам лишит себя жизни, как бы трудно и невероятно это ни было.

Во время суда Саддам заявил, что во время плена его пытали. Возможно, он имел в виду лишение сна, или грубое обращение во время пленения, или то, что ему не разрешали писать по своему усмотрению. Я могу категорически утверждать, что его никогда не пытали. С Саддамом