– Сегодня они открывают съезд советов депутатов. Мы ожидаем большевистское выступление буквально в ближайшие дни, – говорит Терещенко.

– Если вы сможете его подавить, то я надеюсь, что оно произойдет, – улыбается посол.

– Оно произойдет независимо от того, подавим мы его или нет. Я устал от неуверенности и напряжения.

– Ходят слухи о каких-то документах, свидетельствующих о связи большевиков с Германией. О каких-то деньгах. Президент Вильсон интересуется…

Терещенко приподнимает свою папку, готовясь предъявить документы о Ленине послу, но тот, увы, торопится закончить фразу:

– Мы готовы заплатить…

Терещенко поджимает обиженно губы и опускает папку:

– Александр Фёдорович Керенский просил Вас… Он хотел бы сегодня вечером отправиться к генералу Краснову за помощью. Но не уверен, что его не остановят.

Могли бы вы помочь? Всё-таки когда машина американского посла…

– Несомненно. В котором часу подать авто?

– К шести. Второй подъезд Мариинского Дворца. Тот, что за углом.

С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом.

Терещенко едет в автомобиле. Разглядывает номера домов.

– Остановите, пожалуйста, здесь – говорит он шофёру.

Выходит у ворот казармы четвёртого донского казачьего полка. Не разрешает выходить из машины ни поручику Чистякову, ни сотрудникам полиции. Сутулясь под мелким дождиком, обращается к часовому:

– Пожалуйста, дежурного офицера!

Невдалеке останавливается машина гауптмана. Наблюдают. К воротам выходит есаул:

– Есаул Калмыков. Чем могу служить?

– Я хотел бы встретиться с командиром полка.

– Изволят отсутствовать. Вот есть Председатель совета полка. Мелехов, подь сюда!

У ворот появляется хорунжий Мелехов с группкой казаков. Весёлый. Стоят и лузгают семечки:

– Чаво?

– Простите, Я Министр Временного правительства Терещенко. Хотел бы поговорить с казаками.

Странно смотрятся они рядом. В элегантном пальто, шляпе «с иголочки» Терещенко и разболтанные, расхлябанные – голенища сапог гармошкой – казаки.

– А, вы, которых дел министр?

– Иностранных.

– А! Иностранных. Ха-ха! Ну, вот ими и занимайтесь, господин хороший! А мы не иностранные!

Мелехов смеется, и все казаки вместе с есаулом подхватывают.

Моросит дождь. Антонов-Овсеенко в сопровождении адъютанта – огромного матроса – ходит по палубе крейсера «Аврора». Спотыкается о доски. Чертыхается. Кричит в глубину кубрика:

– Эй! Есть кто живой на этой консервной банке?!

Появляется закопчённый, в промасленном комбинезоне матрос с большой маслёнкой в руках. Это комиссар Белышев. Докладывает:

– Матрос первой статьи, машинист Белышев! Комиссар крейсера!

– Как комиссар!? – Антонов-Овсеенко поправляет очки, вглядывается – Ну да! Вспомнил! Я же тебя дня два тому назад назначал. Правильно? Где капитан?

– Отъехали. Обедать. До затрева…

– Команда?

– По городу шастают.

– Стрелять из пушки умеешь?

– Никак нет. Я ж при машинах. Это… Белышев кричит в глубину кубрика:

– Евдоким!

На палубу вываливается раздражённый матрос. Это комендор Огнев:

– Ты чего, Саня, разорался?!

Он видит офицера. А ещё больше пугается огромного матроса за его спиной. Натягивает бескозырку на белобрысую голову. Вытягивается во фронт. Докладывает, шмыгая носом:

– Матрос первой статьи, комендор Огнев.

Антонов-Овсеенко показывает на орудия главного калибра на верхней палубе.

– Эти пушки стреляют?

– Никак нет! Усе без затворов. К следующему лету если…

– А что-нибудь на этом сранном крейсере стрелять может?!

– А вон…

Комендор Огнев ведёт их к носовой пушке и шмыгая носом:

– Пушка системы Кане… Калибр шесть дюймов. Тип затвора…

– Значит, завтра утром она может выстрелить?

– Могёт. Чего ж нет.

– Ну, значит, из неё будем стрелять!

– Никак нет! Не получится.

– Почему?!

– Так, это… Ремонт, он и есть ремонт. На судне и патрона сейчас не найдёшь. А тут вы хотите снаряд к такой пушке… – он утирает нос рукавом бушлата – Простите, простуженный я.

Антонов-Овсеенко поворачивается к адъютанту – огромному матросу.

– Кровь с носу! Чтобы до вечера были снаряды! Холостые! – и уже к Огневу: – И дюжину! Беглым огнём! Шарах-шарах…

– Никак нет! Не получится.

– Чего не получится?! – орёт Антонов-Овсеенко. – Заладил себе «никак нет, никак нет».

– Беглым не получится! На это упражнение команда комендоров должна быть восемь человек. А я один.

– Хер с ним. Не беглым. – Антонов-Овсеенко смотрит на город в сетке дождя – Эх, жалко! Иоффе сказал холостыми стрелять. А я бы, бля…

Он грозит городу кулаком, поворачивается к комиссару Белышеву и орёт:

– Короче! Ты, комиссар! – тычет ему под нос свои карманные часы. – Заруби на носу! Завтра. Утром! В девять ноль-ноль «Огонь!» Понял?! Дюжину! И не сомневайся, снаряды будут!

– Так точно! – вытягиваются в струнку комиссар Белышев и комендор Огнев.

От крейсера по набережной отъезжает кавалькада Антонова-Овсеенко. Броневик впереди, броневик позади. В середине два грузовика моряков и легковой автомобиль с «самим».

Комиссар Белышев и комендор Огнев провожают кавалькаду уважительными взглядами. Переглядываются.

Терещенко проводит пресс-конференцию для бойких иностранных журналистов. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.

– Надеюсь, я ответил на все вопросы и теперь хочу… Для меня пресса – это мощный инструмент воздействия на сознание людей. И я надеюсь, что с вашей помощью мы сможем донести миру…

Терещенко решительно раскрывает папку, чтобы предъявить журналистам документы, но всё дело портит разбитной Джон Рид:

– Простите, мистер Терещенко, мой вопрос, – озорно говорит он. – А вам приходилось когда-нибудь видеть Ленина? Я уже здесь второй месяц. Много слышал о нём. Бла-бла-бла… Никогда не видел. Может это миф? Как у вас русских детей пугают… Это… «Бабай придёт».