– Он, чего хочешь, для вас отчебучит. С ветерком да громом. Как-никак подпоручик. Наполеон Буонапарт черниговского разлива. Кстати, земляк Ваш, Коля. А вы же, Гриша, тоже с Украины?

– Екатеринослав.

– Слушайте, так тут украинское землячество!

– А вы нет? – спрашивает Чудновский.

– Ну, я – то вообще из Крыма. Сосед. Вполне можем отложиться и создать фракцию в партии. Весело будет.

Распахивается дверь. Тяжело дыша, вваливается Троцкий и падает на стул. Весь дрожит.

– О! Ещё и Лев Давыдович! Вы же тоже с Украины?! – весело спрашивает Подвойский.

Троцкий глотает ртом воздух, жестом зовёт Иоффе и валится на пол, дёргаясь.

– Доктора! – вопит Чудновский.

– Спокойно! Я доктор! У Льва Давыдовича с детства эпилепсия – объясняет Иоффе, распахивая окно – А тут не жалеет себя. Митинги, митинги … Он профессионально всовывает в рот Троцкого ложку. Вытягивает и прижимает язык. Кричит Подвойскому и Чудновскому:

– Пошли вон, босяки!

Троцкий бьётся, скребя пальцами грязный пол.

ДИКТОР:

Троцкий Лев. В дальнейшем один из руководителей Коммунистической партии советского государства. Министр иностранных дел, военный министр. В 1929 году выслан за пределы СССР. В 1940 году будет убит ледорубом в Мексике по приказу Сталина. Семья и все родственники будут уничтожены.

Терещенко сидит за столом и смотрит в пустоту. Выглядит он, вообще, по-прежнему элегантно. Одет с иголочки, пострижен, гладко выбрит. Та же седая прядь спадает на лоб.

Но это другой человек. Что-то неуловимо изменилось. Даже плечи как-то сникли. И задора нет в фигуре.

В дверях секретарь.

– Вот уже два дня как к вам просится на приём член Петроградского Совета депутатов гражданин Джуга…

– На пять минут. Мне уезжать.

Входит Сталин. Немного смущается, но с интересом рассматривает роскошный кабинет.

– Чем я могу быть вам полезен, гражданин Джуга…

– Джугашвили. Иосиф Джугашвили.

– Если вы с идеей о признании автономии Грузии в составе России, то позавчера у меня была делегация из Тбилиси и мы…

– Нет, я по другому поводу. У вас имеется определённый материал, и вы всё силитесь его опубликовать. Я могу помочь.

– Про что это вы, гражданин Джуга…?

– Джугашвили!

– Мне кажется, вы что-то напутали. Какой такой материал? Вы утверждаете что я… Министр… Не могу опубликовать?!

Сталин смотрит на Терещенко, улыбается нагло в усы. Разводит руками:

– Утверждаю. А вы, гражданин Терещенко, украинец?

– Да. А что?

– Дело в том, что я пишу сейчас большую работу по национальному вопросу. Столкнулся с понятием «национальный архетип». И вот хочу понять, что такое архетип украинца. У нас, в Петросовете, есть много людей с Украины. Но в основном еврейского архетипа. Вообще, ведь украинцы это большой народ?

– Как я понимаю, с архетипом грузина вы знакомитесь в зеркале. Кто Вас прислал? Троцкий? Или Ленин?

– Зачем прислал! Я сам.

– Любите оперетту?

– Ненавижу!

– Послушайте, господин… Швили. Позвольте Вам выйти вон!

ДИКТОР:

Через пятнадцать лет Сталин постарается уменьшить этот большой украинский народ.

Перед редактором сидит Рутенберг.

– Понимаете… – мнётся редактор.

В дверь врывается взъерошенный репортёр:

– Даже Аверченко не смел трогать мои тексты! – кричит он возмущённо.

– Значит, я просто перестаю вас публиковать, Бугаев! – огрызается редактор.

Репортёр, побледнев, исчезает. А редактор снова поворачивается к Рутенбергу:

– Кстати, то же я хотел сообщить и Вам, Пётр Моисеевич. Никакой возможности публикации. Будем считать, что Вы ничего не приносили, я ничего не читал.

– Но вы же обещали?! – говорит Рутенберг.

– Я посоветовался с людьми.

– Я знаю этих людей?

– Да. То есть, нет. Вы не знаете! Это моя жена.

– Но я помню, вы были такой боевой журналист, когда освещали в девятьсот пятом мой процесс…

– Ну, знаете, с тех пор много воды утекло.

– Да. Вы женились…

– И это в том числе.

– Жаль.

Рутенберг идёт к дверям. Редактор окликает его:

– И ещё, Пётр Моисеевич, тут вот один человек хотел бы с вами встретиться. Вот телефончик.

За столиком Терещенко и украинская делегация – Винниченко, Зарубин и Стешенко49. Выпивают.

– Огромное вам спасибо Михаил Иванович за Вашу поддержку Рады! И за курс на федерацию! – говорит Винниченко – Украина этого Вам никогда не забудет.

– Ну, что вы, что вы. Я делаю всё возможное, но знаете, – извинительно шутит Терещенко, – ещё один кризис правительства я себе позволить не могу. Ситуация в стране напряжённая. Но я уверен. Вот только проведём Учредительное собрание. Именно его решение и придаст статус закона Универсалу Центральной Рады…

– Вообще, Михайло Иванович, вы же наш! – радостно провозглашает Стешенко. – Бросайте этот клятий Петербург и на родную Украину. Вы так нам нужны. Ваша мудрость… Станете Головою Ради!

– Спасибо. Обязательно. Со всей душой. Но сначала утрясём дела здесь. До свидания! – Терещенко встаёт. Уходит. Стешенко смотрит ему вслед:

– Добрий парубок. Але мабуть, масштабу мало йому, бiсову сину. Мать його так! Чули? Вiн на нашой мовi не того…

Винниченко с Зарубиным переглядываются.

Входит Рутенберг. Отсчитывает столики от входа. Четвёртый в углу.

– Позволите?

Садится. Внимательно смотрит на сидящего напротив и пьющего кофе Адольфа Иоффе. Заказывает себе пиво. Ждёт, пока принесут. Отхлебывает глоток.

– Откуда еврей? – улыбается Иоффе.

– Я думаю, что информацию обо мне вы уже собрали.

– Так же, как и вы обо мне. Просто в соответствии с традицией после «откуда еврей?» должно идти «Что делает еврей?» Ответ будет «Эпэс!» И мы легко переходим на другой, более интимный уровень общения. Не правда ли?

– Да, мне говорили, что вы человек весёлый. И без шутки никуда.