Однако Фридер и на этот раз не удостоил его внимания.

– Наутро, как бы ей этого ни хотелось, все равно пришлось идти к стоматологу. Но не к тому, который проводил лечение корневого канала, а к другому, поскольку первый к тому времени уже отказался от своей практики.

– Дурное предзнаменование.

– Можно сказать и так. Так вот, новый зубной врач, точнее врачиха, сделала ей рентген нижней челюсти, и угадайте, что она там увидела?

– Пустынного тушканчика?

– Кончик иглы, причем вросший. Видимо, во время лечения корневого канала он отломился, а этот идиот ей ничего не сказал. Короче, моей бывшей потребовалась операция. Ей необходимо было просверлить челюсть снизу. В общем, настоящий ужас. И не только для человека, как огня боящегося зубных врачей.

В этот момент Трамниц издал звук, похожий на хрюканье.

– Ужасная история, только какое отношение она имеет ко мне?

Трамниц подложил себе подушку под спину и начал устраиваться на кровати поудобнее. Когда он уселся, Фридер продолжил:

– У меня нет детей, но у моего лучшего друга есть сын. Когда ему исполнилось восемь лет, он пропал. Исчез с игровой площадки с аттракционами в городе Шторков. А я сопровождал семью своего друга во время этой злосчастной прогулки. И надо же было такому случиться, что мы потеряли мальчика из виду.

Фридер прокашлялся и сказал:

– Мы искали его два часа. Там есть такое кукурузное поле, сделанное в виде лабиринта, где он и спрятался. И все то время, когда нам о мальчике ничего известно не было, моего друга буквально съедал самый большой в его жизни страх. Его и сейчас бросает в жар, стоит ему только об этом вспомнить.

– Меня скорее разбил бы паралич, – съязвил Трамниц.

– Вот поэтому-то я и рассказал вам историю про зубного врача.

При этом глаза хирурга словно остекленели, и у Трамница возникло ощущение, что, разговаривая с ним, Фридер смотрел сквозь него, полностью погрузившись в свои воспоминания.

– Стоя на этой игровой площадке, когда мы снова и снова выкрикивали имя мальчика, я поклялся, что помогу моему другу убить негодяя, похитившего малыша. Пока ребенка искали, мне довелось хорошо познать, что чувствуют родители, у которых бесследно исчезают их дети, и какую боль им причиняют такие проклятые извращенцы, как вы.

Трамниц делано вздохнул и спросил:

– Почему вы меня не убили, когда я лежал на операционном столе? У вас ведь была такая возможность.

Произнеся это, Трамниц нарисовал пальцами в воздухе знак вопроса.

– Почему вы не совершили «врачебную ошибку», доктор?

– И не говорите, – усмехнулся Фридер и снова встал.

– Чего?

Постепенно до Трамница начало доходить, к чему клонит врач.

– Разве вы не издевались над экспертами, когда морочили им голову утверждением о том, что какие-то темные силы внедрили в ваш мозг чип, чтобы вы могли слышать голоса, отдававшие вам приказы о совершении убийств?

Трамниц промолчал.

– Что ж, теперь там действительно кое-что вшито, – заявил хирург, указав на голову Трамница. – Как вы думаете, что явилось настоящей причиной появления у вас заражения крови? Открою секрет. Я кое-что там забыл. И это что-то практически со стопроцентной вероятностью будет вызывать у вас длительные и невыносимые боли.

– Моя адвокатша порвет вам задницу, – грозно проговорил Трамниц. – И она начнет это делать еще до начала магнитно-резонансной томографии, а потом продолжит во время и после ее проведения. Я подам соответствующее заявление прямо сейчас.

– Подавайте. Но то, что я оставил в вашей голове, обнаружить невозможно. Это не сломанная игла от шприца в челюсти моей бывшей жены. Высветить данное нечто не получится. Не поможет ни ультразвук, ни компьютерная томография, ни рентген.

Трамница бросило в жар, и на лбу у него выступили капельки пота.

– Что же это такое? – спросил он и непроизвольно принялся ощупывать повязку на шее, закрывавшую шов после операции на сонной артерии.

Улыбка на лице Фридера превратилась в настоящую дьявольскую ухмылку.

– Наберитесь терпения, – заявил он. – Вы узнаете об этом достаточно скоро, когда начнете испытывать невыносимые муки. Разве только…

В этот момент Фридер сделал неопределенный жест рукой, как бы говоря, что при определенных обстоятельствах готов удалить этот загадочный предмет.

– Что «разве только»? – уточнил Трамниц.

– Недавно у меня был очень трогательный разговор, и я пообещал несчастному отцу, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему.

– О чем, черт возьми, вы говорите?

В ответ Фридер подошел к Трамницу поближе, и у того не осталось никаких сомнений в том, что хирург немного выпил для храбрости в преддверии предстоящего разговора.

– Признайтесь в убийстве Макса Беркхоффа и отведите родителей к телу мальчика.

Тилль

Тилль вышел из изолятора и огляделся. Коридор оказался совсем пустым. Не было видно и доктора Касова. И только чувство какой-то неясной угрозы, которое осталось после его визита, напоминало о том, что он действительно заходил к Беркхоффу.

«Чего хочет от меня этот человек? – подумал Тилль и стал судорожно вспоминать, встречался ли он с врачом раньше. – Нет, прежде мы с ним не пересекались. Его раздражающий голос мне наверняка запомнился бы. Или я ошибаюсь? И почему доктор смотрел на меня с такой ненавистью?»

Беркхофф поглядел сначала налево, а потом направо, как ребенок, желающий перейти на другую сторону улицы. Коридор, по бокам которого располагались комнаты интенсивного кризисного вмешательства, явно был слишком широк для больницы. На его высоком сводчатом потолке виднелись мини-прожекторы, излучавшие теплый свет на стены в кремовых тонах.

Тилль решил идти по коридору в левую сторону, откуда доносилась тихая классическая музыка. Проход закончился помещением, при виде которого у Беркхоффа от удивления невольно отвисла челюсть.

«Теперь понятно, почему в Интернете размещено так мало фотографий внутренних помещений «Каменной клиники», – подумал он.

В принципе, многие граждане были убеждены, что наличие телевизора в тюремной камере и так уже следует относить к области комфорта. Но как бы они отреагировали, узнав, что здесь психически больным преступникам позволялось проводить свободное время в холле, по роскоши которому уступал даже «Адлон»?[5]

Тилль очутился в овальном зале с колоннами и венчавшей это многоэтажное здание куполообразной, как у кафедрального собора, крышей. На полу, выложенном мраморными плитами, разместилось с полдюжины диванов и раза в два больше кресел, словно предназначенных для сна, что, собственно, и доказывал расположившийся в одном из них пожилой бородатый мужчина. Он был настолько низкорослым, что газета, которую бородач положил себе на живот перед тем, как вздремнуть, смотрелась как одеяло.