Близ Медного в царский стан прибыл Юрий Быковский, посланец польского короля и литовского великого князя, Иоанн принимает его в своём походном шатре, в доспехах, в окружении воевод, также вооружённых по-боевому. Должно быть, уловив удивление, Иоанн изъясняет ему:

— Юрий, мы посылали к нашему брату, королю Сигизмунду, своих знатных бояр с весьма умеренным предложением, однако он задержал их в пути, бесчестил и оскорблял. Итак, не дивись, что сидим мы в доспехе воинском: ты пришёл к нам от брата нашего с язвительными стрелами.

Он высылает из шатра всех посторонних, оставляет при себе лишь старшего сына Ивана, ближних советников и доверенных дьяков. Предлагает Быковскому сесть, однако руки не даёт. Задаёт определённый протоколом вопрос о здравии короля. Выслушивает определённый протоколом ответ. Принимает королевскую грамоту. Слушает чтение дьяка:

«Я вижу, что ты хочешь кровопролития, говоря о мире, приводишь полки в движение. Надеюсь, что Господь благословит моё оружие в защите необходимой и справедливой...»

Из обвинения в том, что он двинул полки, становится ясно, что и на этот раз план наступления кем-то заблаговременно выдан врагу и что польский король и литовский великий князь намеренно задирает его, уже изготовясь нанести встречный удар. За такие слова, неприличные в дипломатической переписке, ближайшие советники приговаривают Быковского арестовать, его имущество и товары торговых людей, с ним идущих в Московское царство, принять в казну, варварский, но всюду распространённый обычай того беззаконного времени. Разделавшись с безвинным послом, насторожившийся, впавший в раздумье Иоанн в сопровождении ближайших советников, а также суздальского епископа Пафнутия, архимандрита Феодосия, игумена Никона и конвоя избранной стражи останавливается в Великом Новгороде, отдаёт повеление опричным и земским полкам готовиться к выступлению на Лужу и Режицу, уже не уверенный в том, что следует выступать, и в течение восьми дней усердно молится в Софийском соборе, испрашивая у всемогущего Бога совета, после чего двенадцатого ноября внезапно собирает всех воевод в Оршанском близ Красного и решительно отменяет поход. Его доводы убедительны. Он указывает на то, что по вине затянувшейся осенней распутицы пушки отстали, лошади падают, посошные люди голодают и разбегаются, в скудных хлебом местах оставаться долго нельзя, на Ливонию, за грехи, набросился мор, многие ливонские люди помирают от язвы, а лазутчики доносят ему, что литовские полки, предводимые самим королём, чего до сей поры не бывало, сосредоточились возле Борисова, имея намерение с первыми холодами ударить на Полоцк и Великие Луки, так что неблагоразумно томить полки осадой двух крепостей, когда предстоит со дня на день отбивать нападение. Воеводы в один голос соглашаются с ним и приговаривают: царю и великому князю с царевичем воротиться в Москву, а полкам отойти к Великим Лукам и к Торопцу и там поджидать польского короля. Иоанн возвращается, однако, верный своему осторожному нраву, возвращается в Александрову слободу и утаивает главную причину внезапного возвращения. У него ещё одна новость, куда вредоноснее, чем отставшие пушки и падёж лошадей. Владимир Старицкий, который ведёт в поход свой удельный полк, постоянно живёт в его ставке и безотлучно находится у него на глазах. Двоюродный брат упорно молчит, возможно, угнетённый тайными мыслями, и только в Великом Новгороде что-то незримое понуждает его говорить. Молитвы ли в Софийском соборе совместно с двоюродным братом просветляют его неустанно грешную душу, страх ли окончательно парализует его и без того слабую волю, только он вдруг признается, что Иван Петрович Фёдоров-Челяднин, так странно выдавший бесталанного Ивашку Козлова и тем направивший подозрение в измене на Бельского, Мстиславского и Воротынского, действительно плетёт обширный заговор против царя и великого князя, в который уже успел заманить человек тридцать виднейших князей и бояр с их вооружёнными слугами, что заговорщики уже и крест целовали, и к грамоте руки свои приложили, обязуясь взять под стражу царя и великого князя и передать его польскому королю, как только польский король подступит к московским украйнам, чего ради король и стоит у Борисова, а взамен на великокняжеский, отнюдь не царский, престол посадить его, князя Владимира, тогда как он, князь Владимир, решительно ни при чём и дело его сторона. Разумеется, своевременно сделанное признание спасает князя Владимира от расправы. Иоанн не может не поверить его показаниям. В самом деле, польский король передвигается в сторону Полоцка, а верные люди уже несколько раз передают Иоанну, что между князьями и боярами земщины ведутся тайные переговоры именно в пользу Владимира Старицкого, в особенности после странным образом распространившихся слухов о том, что царь и великий князь уходит в монахи или, что для них страшнее всего, готовится спрятаться в Англии. Непонятный, неожиданный поступок конюшего Фёдорова тоже можно наконец объяснить: может быть, он именно потому и выдаёт Ивашку Козлова с его прелестными грамотами, что первым лицом заговора, по замыслу литовского гетмана, должен стать Воротынский, тогда как конюший, желая оставаться первым лицом, вступил в сношения с самим королём, и лживый Ходкевич своими прелестными грамотами чуть было не испортил почтенному Ивану Петровичу его хитроумной игры. Что почтенный Иван Петрович умён, всем известно давно, как известно его участие в давнем выступлении новгородских пищальников и в народных волнениях, вспыхнувших после большого пожара в Москве. Теперь обнаруживается, что он вероломен, расчётлив и ужасно хитёр. Признанием Владимира Старицкого к стенке его не припрёшь: отопрётся, отпираться ему не впервой. Стало быть, почтенного Ивана Петровича следует перехитрить. По этой части с Иоанном кому-либо трудно тягаться. Он тоже составляет против почтенного Ивана Петровича маленький заговор, привлекая к нему, кроме самого противувольного претендента князя Владимира, только что преданных почтенным Иваном Петровичем князя Бельского, князя Мстиславского и князя Воротынского. Вообще разрозненные и мстительные, не простившие Фёдорову предательства, по вине которого едва выпутались из очень скользкой и опасной для здоровья истории с бумагами лживого гетмана, они делают вид, что тоже готовы участвовать в благородном деле выдачи своего законного государя и главнокомандующего историческому врагу Русской земли, к тому же выдать врагу в самый разгар затянувшейся, трудной, непримиримой войны. Почтенный Иван Петрович выражает согласие принять в товарищи самых видных удельных князей, естественно, при условии, что верховенство остаётся за ним. Виднейшие из удельных князей выражают желание получить грамотку, к которой в утверждение своей крестной клятвы приложили руки участники заговора, чтобы в свою очередь приложить к ней свои руки и крест целовать. Грамотку получают и руки прикладывают, то есть в полной сохранности передают её Иоанну. По крайней мере такие носятся слухи, окольными путями попавшие в уши потомков. Летописец, правда, позднейший, другого столетия, их извещает:

«И присташа ту лихия люди ненавистники добру: сташа вадити великому князю на всех людей, а иные, по грехам словесы своими, погибоша, стали уклонятися князю Володимеру Андреевичу; и потом большая беда зачалася...»

По тем и другим слухам немудрено заключить, что на этот раз Иоанну удаётся заполучить в руки веские доказательства противозаконных проделок конюшего Фёдорова, вероятно, даже полный список его сотоварищей по этим противозаконным проделкам, человек тридцати, располагающими по меньшей мере несколькими сотнями вооружённых людей. Арестовать царя и великого князя во время похода, тем более передать его в руки вражеского короля практически невозможно: он делает поход в самой гуще опричных полков, под охраной трёх сотен отборных телохранителей, заговорщикам сунуться в его ставку и подумать нельзя, разве как-нибудь ночью застанут врасплох. Он чует иную опасность. Пока он с опричными полками наступает из Великого Новгорода на Режицу, Лужу и Ригу, с каждым днём всё дальше отходя от своих рубежей, конюший Фёдоров может внезапно сдать Полоцк и, соединившись с вражеским королём, ринуться на оголённый походом Смоленск и далее прямой дорогой в Москву, где загадочные союзники провозгласят низложенным царя и великого князя, к тому же отрезанного, окружённого где-нибудь возле Риги. В таком случае что он станет делать? В таком случае ему ничего не останется делать, как, если удастся прорвать кольцо окружения, повернуть опричные полки на Москву, и вместо Режицы, Лужи и Риги, вместо благородной войны за исконные русские земли с врагом историческим он получит кровавую резню с единоплеменными, он, который гордится, что не воевал за праотеческий стол и крови единоплеменных не проливал. В этой кровавой резне он скорее всего победит, его опричное войско несравнимо лучше организовано, отборно, обучено и потому боеспособней и земских разношёрстных полков, и таких же разношёрстных полков короля Сигизмунда, однако для него такая победа станет позором, не говоря уж о том, что по его задушевному убеждению междоусобная война есть тягчайший грех перед Богом. Понятно, что ему надлежит ликвидировать заговор и предотвратить кровавое столкновение единоплеменных, в этом видит он долг государя, который даст Богу ответ за каждый свой шаг. Но как ликвидировать? Арестовать почтенного Ивана Петровича в Полоцке? У почтенного Ивана Петровича в Полоцке не одна сотня вооружённых слуг под рукой и весь гарнизон служилых людей, московских стрельцов, казаков и пушкарей. Затвори почтенный Иван Петрович покрепче ворота, и Полоцк второй раз придётся приступом брать, как ни верти, опять междоусобная кровь, резня и позор. У Иоанна нет никакого желания превращать Полоцк в русскую Ла-Рошель, которую будет безуспешно осаждать бездарный французский король. Он действует разумно и просто. Вскоре после того, как он воротился в Александрову слободу и получил веские доказательства вины конюшего Фёдорова, он отправляет ему повеление из Полоцка переместиться в Коломну, видимо, грубое повеление, царское, без объясненья причин. Конюший Фёдоров вынужден подчиниться и перебраться в Коломну, опять-таки в сопровождении своих вооружённых людей, как должно большому боярину. С его удельным полком, понятное дело, справиться проще, чем с Полоцком, однако и это была бы большая резня, которой Иоанн своими ухищрениями старается избежать. Возможно, в Коломне он предъявляет главе заговорщиков обвинение и знакомит его с доказательствами, чем превращает конюшего Фёдорова в послушного исполнителя своей царской воли. Он довольно давно установил жёсткое, но бескровное правило, по которому уличённый в измене князь, боярин и его поручители вносят значительный выкуп в казну. В таком выкупе таится сокрушительный смысл: чем меньше у князя или боярина средств, тем меньше у него вооружённых людей, тем меньше возможностей и себе, и другим навредить. На конюшего Фёдорова тоже налагается выкуп. Точно предвидя осложнения этого рода, почтенный Иван Петрович уже некоторое время назад заложил свои богатейшие вотчины, расположенные в Бежецком верхе, на помин души в монастырь. Имея право только на ежегодный доход с этих вотчин, почтенный Иван Петрович, едва ли не самый состоятельный человек Московского царства после царя и великого князя, выкладывает все свои сбережения, всё своё золото и серебро в виде разнообразных сосудов и кубков, после чего остаётся без лишней копейки, и ряды его удельной дружины сильно редеют.