Леон сидит на диване, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

Н-да-а…

Ну и видок: волосы растрепаны и торчат в разные стороны, на лице трехдневная неопрятная щетина, а под глазами залегли темные круги. Мне кажется, что Леон даже схуднул.

Подхожу ближе и присаживаюсь рядом.

— Леон, — легонько касаюсь его руки, чтобы не напугать.

Бывший муж с трудом разлепляет глаза и медленно поворачивается ко мне. Его движения заторможены, но, когда он видит меня, — резко вздрагивает и отшатывается. Я сижу в маске и хлопаю глазами. Как привидение.

— Это ты? — спрашивает настороженно.

— Я.

— Откуда?

— Оттуда.

— А-а-а… — морщится. — А я решил, что у меня галлюцинации, — каждое слово ему дается с великим трудом.

— Нет, — качаю головой. — Как ты себя чувствуешь?

Идиотский вопрос, когда на его лбу проступает испарина, а грудная клетка ходит ходуном.

Притрагиваюсь ладонью к щеке, затем трогаю лоб и шарахаюсь.

Леон горит.

В самом прямом смысле. Мне не нужен градусник, чтобы понять, что у него высокая температура.

Тормошу прикрывшего глаза Леона за плечо.

— Леон, Лео-он… у тебя градусник есть? Ты горишь весь… Где аптечка?

Меня начинает окутывать паника, потому что Игнатов никак не реагирует на мои прикосновения и слова.

Он просто отключился.

Вскакиваю с дивана и несусь в сторону кухонной зоны. На столешнице небрежно брошены упаковка Нурофена и спрей для горла: не густо и в стиле мужчин.

Распахиваю поочерёдно кухонные шкафчики, но никакой аптечки не наблюдаю. И это не удивительно. Мужчины об этом не думают. Они считают, что никогда не болеют, и это прерогатива исключительно женского пола, но, если термометр показывает чуть выше 37 градусов, они составляют завещание.

Итак, что делать?

Выдавливаю таблетку жаропонижающего и ставлю греть чайник.

Со стороны дивана слышу, как Леон начинает истошно закашливаться, срываюсь с места и бегу к нему. Он наклонился и полулежа корчится от давящих спазмов.

Укладываю Леона на бок, подсовывая под голову подушку и накрываю смятым в его ногах покрывалом. Снова бегу в кухню, открываю окно, наливаю теплой воды.

Стою над бывшим мужем с таблеткой и стаканом воды, но не могу его дозваться. Тормошу, трясу, кричу, прошу, умоляю, но реакции нет.

Нагибаюсь к самому носу и слушаю дыхание. Оно есть: невесомое, еле слышное, горячее. Притрагиваюсь к груди и чувствую, как колотится в совершенно безумном ритме сердце, готовое выпрыгнуть из раскаленного тела.

Мне страшно.

Бегу за телефоном и набираю скорую.

Сижу на полу на корточках, прямо у головы Леона, глажу его по спутанным отросшим волосам, прислушиваясь к тяжелому дыханию, и тихонько плачу.

Его колотит. Трясет изнурительной лихорадкой.

Он постанывает, а потом резко замирает, и вот в такие моменты я дико пугаюсь. Каждую минуту заглядываю в телефон, ожидая скорую помощь. Время тянется с черепашьей скоростью. Протираю Игнатову лицо и лоб мокрым прохладным полотенцем, но оно моментально нагревается и становится горячим.

Звонок в домофон, как спасательный сигнал, разрывает гнетущую тишину.

Это врачи.

Первым делом Игнатову измеряют температуру и сразу же ставят несколько уколов. Потом слушают легкие и проводят ряд медицинских манипуляций. Леон все это время так и находится в полудреме. Врач поясняет, что такое состояние вызвано высокой температурой и хорошо, что дело не дошло до судорог.

Игнатову предварительно диагностируют бронхит, и мне предлагают либо госпитализировать его, либо вызвать участкового терапевта.

В его легких чисто, температура должна упасть, поэтому я пишу отказ от госпитализации и обещаю врачам скорой помощи, что с утра вызову врача. Мне оставляют сигнальный лист и бумажку с рекомендациями, а затем врачи уходят.

Еще около часа я сижу рядом с Леоном.

Дыхание постепенно выравнивается, его больше не трясет, а лоб уже не такой горячий.

И тогда я решаюсь сбегать в ближайшую аптеку.

Через дорогу большой торговый центр. Там я нахожу аптечный круглосуточный пункт и покупаю градусник, а также всё, что написано в рекомендациях. После стремглав забегаю в продуктовый супермаркет, быстро кидаю в корзину лимон, упаковку чая и улавливаю манящий запах.

Запах еды.

Поворачиваю голову и вижу аппетитных румяных курочек-гриль на вертеле. А ведь я сегодня практически ничего не ела. Желудок предательски урчит, припоминая об этом.

Мне удается растормошить Игнатова, сунуть ему в рот несколько таблеток, пшикнуть в горло какой-то гадостью и заставить выпить сладкий чай с лимоном. Всё это он делал на автомате и закрытыми глазами в полусознательном состоянии.

Я облегченно выдыхаю, когда градусник примирительно показывает 37.7.

На кухонном столе меня ожидает винегрет и свежеиспечённый хлеб, которые я предусмотрительно прихватила вместе с курицей-гриль. В духовом шкафу нахожу плоский противень и решаю использовать его в качестве подноса. Водрузив на него поджаренную, с хрустящей корочкой куриную ножку, салат и хлеб, я отправляюсь в комнату.

Включаю телевизор, убавляю на минимум звук, оставляя включенным светильник в кухонной зоне.

Комната моментально озаряется голубоватым интимным свечением от телевизора. Я по-домашнему усаживаюсь на полу, рядом с диваном, и периодически поглядываю в сторону спящего мужа.

Наверное, это неправильно, но чувствую я себя в данный момент уютно и спокойно. На экране шелестит известная комедийная передача. С удовольствием облизываю жирные пальцы и уплетаю с наслаждением магазинный винегрет, когда внезапно слышу протяжный стон со стороны дивана.

Резко повернув голову, вижу сидящего и пристально смотрящего на меня Игнатова. Его помятое лицо подсвечивается бликами от телевизора, а натянутый практически до носа плед создаёт образ привидения.

Господи!

Страшное зрелище, скажу я вам.

Моя рука испуганно застывает с полуобглоданной костью курицы в воздухе, а Игнатов в это время как-то недобро на нее смотрит.

— Будешь? — необдуманно спрашиваю и протягиваю кость, одалживая.

Бывший муж мерзко кривится, будто его сейчас стошнит, и, ничего не отвечая, заваливается обратно на диван.

Ну не хочет, как хочет!

Пожимаю плечами и продолжаю свою ночную трапезу.