тарелку. Демонстративно морщу нос, принюхиваюсь, ковыряю ложкой суп, хотя выглядит аппетитно. Знаю, что выгляжу как капризный ребенок и тем самым бешу Агату, но отказать себе в таком удовольствии, чтобы позлить бывшую, — не могу.

— Не отравишься, не беспокойся, — к моему удивлению, бывшая жена игнорирует мой спектакль и зачерпывает полную ложку супа, блаженно прикрывая глаза и наслаждаясь своим сваренным зельем.

Хмыкаю и тоже начинаю есть.

А неплохо!

Очень неплохо.

Мой изголодавшийся желудок, последние три дня не видевший ничего, кроме чая и горечи лекарств, довольно урчит и с энтузиазмом готов признать, что это лучшее, что с ним было. По крайней мере за последние три дня.

За столом царит тишина, и лишь тяжелые капли дождя, бьющие по карнизу, нарушают невероятное таинство этого вечера. Приглушенный свет, уютная раскрасневшаяся от горячего супа Агата, запахи домашней еды, пусть я их не чувствую, — как же давно этого не было в нашей семье. Как давно я скучал по этому… Мне кажется, что я даже мгновенно выздоровел и наполнился силами домашнего очага и тепла.

Мы молчим, но смотрит друг на друга: я улыбаюсь, Агата хмурится.

— Спасибо, — мне не хочется отпускать этот момент, но наши тарелки пусты и сидеть вот так больше не имеет смысла.

— На здоровье, — поднимается Агата и собирает грязную посуду.

А потом мы пьем чай, в комнате, сидя на ковре напротив телевизора, с конфетами и любимыми финиками бывшей.

Так правильно и именно так и должно быть.

— Ливень усилился, — бывшая жена удрученно смотрит в окно, где разразилось настоящее стихийное бедствие: порывистый ветер и косой ледяной дождь.

— Может останешься? — делаю вид, что проявляю заботу, а на самом деле я просто хочу, чтобы она осталась. — Ехать сейчас небезопасно, — привожу единственный подходящий для нас, разведенных, довод.

Агата смотрит на меня внимательно, кружит по моему лицу задумчивым взглядом и, ничего не ответив, встает и уносит в кухню чашки. Слышу, как журчит в раковине вода, и готовлюсь принять тот факт, что оставаться наедине двум бывшим, которые еще недавно получили развод, — ну такое себе…

Однако, когда Игнатова возвращается в комнату, забирается с ногами на диван и берет в руки пульт от телевизора, я ликую внутри себя и ссусь кипятком, как преданный щенок.

Подхожу ближе, прошу бывшую жену привстать и разбираю диван.

Просто так удобнее.

Двоим.

Мы находим старую советскую комедию и, лежа на одной единственной подушке, пытаемся смотреть фильм.

Я так уж точно… А она… Она сопит рядом и успокаивает этим дыханием меня.

Что-то щекочет мой нос, и мне жутко хочется чихнуть, но не выходит. Чешу нос и смахиваю со своего лица волосы. И точно не свои. Открываю глаза и вижу в паре сантиметров от моей физиономии лицо Агаты. Она мирно спит, закинув ногу на мое бедро. Спиной я упираюсь в подлокотник, а позади у Агаты столько места, что на нем с легкостью уместились бы еще несколько таких нас. Я пытаюсь перевернуться на спину в то время, как нога Агаты сползает с моего бедра и шмякается прямо на причинное место. Которое с утра особенно чувствительно.

Твою ж дивизию!

Мне больно до искр из глаз. Стискиваю зубы и стараюсь не разбудить спящую Богиню, но бывшая не облегчает моего положения и начинает медленно водить ногой по моему паху.

Реакция не заставляет себя долго ждать. Я мужик, и, если у меня бронхит, это не означает, что я не здоров и там.

Пытаюсь скинуть женскую ногу, а получается лишь разбудить Агату. Она туманно хлопает глазами и смотрит на меня обвинительно.

— Игнатов, скажи мне, пожалуйста, как так выходит, что, будучи в разводе, мы в третий раз просыпаемся вместе и во второй раз срабатывает твой стоп-кран?

Я ржу. Игнатова бесподобна.

— Ты же болеешь, Игнатов. Разве он не должен… — кивает на мой стоячий аппарат, — ну не знаю… тоже болеть? — сотрясает воздух рукой.

— А причем тут утренняя физиология и болезнь? — смеюсь громче.

Агата отодвигается от меня, как от заразного, но вставать не торопится.

Не помню, как мы уснули.

Но чувствую себя выспавшимся за все эти изматывающие дни. Температура ночью не поднималась, горло не болит и, в целом, мое состояние вполне себе сносное. Если бы не кашель. Но бывшей жене я об этом не скажу. Я снова хочу, чтобы она приехала и ухаживала за мной. Да, я эгоист, но мне хорошо, а на остальное плевать.

Мы выпиваем по чашке кофе, и пока Агата собирается, я всячески демонстрирую свое болезненное состояние: грею в ладонях градусник, повышая себе температуру, стону, усиленно кашляю. Я понимаю, что веду себя, как ребенок, который не хочет идти в школу, ну а как иначе? Я хочу, чтобы обо мне заботились, и если это работает, то я буду болеть столько, сколько нужно. Нужно для меня.

Агата недоверчиво косится, но молчит.

Перед уходом напоминает о дне рождения Давида Эфраимовича, отца Агаты, дает напутственные указания по лекарствам и скрывается за входной дверью. Я снова остаюсь один в этой чужой квартире, но, как не странно, сейчас мне в ней комфортно точно так же, как в нашей первой маленькой однушке.

Но меня гложет то, что я так и не решился спросить, придет ли она сегодня.

Беру телефон, печатаю поздравление бывшему тестю, а потом, коротая время, надолго пропадаю в рабочих моментах.

17. Агата

Сегодня у меня практически выходной: я провела один мастер-класс, навела порядок в своей студии и к обеду уже была дома.

По видеосвязи позвонила родителям и поздравила папу. Я так рада была видеть улыбчивую маму, серьезного, но счастливого папу и гуру еврейского юмора — дядю Натана, что аж прослезилась.

Сейчас я особенно остро ощущаю себя одинокой, когда все мои близкие улыбаются мне в экран телефона, а я делаю вид, будто всё прекрасно.

Я скучаю.

И идея, чтобы взять билет