кофе и маффином, но отчего-то снова чувствую себя глицериновой свечкой от запора, спасающей ее костлявую задницу.

Это какой-то низкопробный каламбур, но, твою мать, меня он вставляет.

— Мннне ххолллодно, — снова стонет мудила.

Я бы сказал, что мне похрен, но…

— Подготовлю ходатайство. Завтра выйдешь под подписку, согреешься, — встаю и ухожу.

*ст. 228 (ч.2) и 228.1 (ч.1) УК РФ — хранения и сбыт наркотических веществ.

**Слоник — незаконный метод допроса, при котором на голову подозреваемого надевается противогаз и постепенно прекращается доступ воздуха.

19. Юля

Моя жизнь превратилась в гнилое яблоко, а я в ней тот самый безмозглый червяк — гажу там, где живу.

Я переплюнула саму Рюмину.

Даже она никогда не проводила ночь в вонючем мочой и тухлятиной изоляторе со всяким сбродом.

Я потеряла счет времени и мне кажется, что вот так я стою хренову тучу лет. Мои пальцы рук посинели, но я продолжаю упорно сжимать кулаки, чтобы не дать себе уснуть или впасть в безумие. Я не чувствую ног и, если сейчас откроется дверь, которую я подпираю плечом, я попросту рухну. Мое тело онемело от ужаса, холода, стресса и отвращения. Горло першит, я продрогла в этой нательной маечке до костей. Исподлобья смотрю на свою толстовку, в которой жрет какую-то блевотную баланду моя соседка-алкашка с подбитым глазом, и с трудом сглатываю вязкий ком. Мне пришлось выторговать свое лицо, которое мне собирались здесь коллективно разукрасить, взамен на толстовку.

Я страшно хочу пить и в туалет, но, если я подойду к унитазу хотя бы на полметра, меня тут же вырвет.

В камере нас четверо.

Трое моих новых подруг — ко мне относительно благосклонны, позволив «просто не отсвечивать». Они ржут своими гнилыми черными зубами и кашляют друг на друга, отхаркивая в свои же тарелки, с которых едят.

Утыкаюсь носом в предплечье и дышу через раз, чтобы не заразиться каким-нибудь туберкулезом.

Я не знаю, как мое сердце выдерживает, а не разрывается от всего этого кошмара.

Стадию, когда я била в отчаянии руками по железной двери, я прошла. Меня просто оттолкнули как досадное недоразумение.

Стадию, когда стоило бы реветь белугой и жалеть себя, я осознанно перешагнула, решив, что истерика меня только ослабит.

Не знаю, чего я жду.

Не знаю, что со мной будет, потому что о том, что я здесь никто не в курсе. Брату я еще ночью, когда рванула на поиски Свирского, написала записку, что ночую у Рюминой, а остальные, скорее всего, разрывают сейчас мой безжалостно отобранный телефон.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шепчу в дверь и поглаживаю ладонью поверхность.

Я не понимаю, за что меня задержали, я не понимаю, за что это всё происходит со мной?

«За глупость и доверчивость», — зудит дьявол за левым плечом.

«Ты не могла поступить иначе», — оправдывает мой ангел-хранитель.

Ненавижу!

Ненавижу Матвея за всю эту жесть, которая сейчас со мной происходит.

Хочу кричать, но голос охрип. Не в силах сдержать свою горечь, бью кулаком о железную дверь.

Бью еще раз.

И еще…

— Алё, — слышу шепелявый мерзко-свистящий звук из-за спины, не оборачиваюсь. — Слышь, — громкий свист. — Я тебе говорю, уважаемая, ык, — икает алкашка, а ее собутыльницы хрипло гогочут. — Чавой-то бакланишь, синюшная? Тебе велено было не отсвечивать. Завали лопату*, а то без кишок** останешься. Могила у нас девочек любит, правда Могила?

— Точняк, — я слышу, как скрипит двуярусная металлическая кровать и шаги, которые становятся ближе.

«Мамочка-мамочка», — крепко зажмуриваю глаза и прикусываю щеку изнутри, чтобы не застонать и не показать им свою слабость.

Не плакать…

Только не плакать…

Всё закончится…

Всё когда — нибудь заканчивается…

Я буду кричать, я умру, но не позволю ей до себя дотронуться, я не переживу и не отмоюсь, я…

Лязгает со скрипом тяжелая дверь, и этот звук мне кажется самым прекрасным.

Отшатываюсь и гипнотизирую маленькое окошечко, пока проворачивается замок. Мое сердце стремительно набирает обороты, разгоняясь до предельной скорости, и когда в широком проеме появляется молодой парень в форме, я чувствую перерождение.

— Сурикова! На выход. Руки за спину. Лицом к стене.

Меня не надо долго упрашивать, потому что я уже в коридоре упираюсь лбом в стену.

Слышу тяжелые, поспешные шаги. Они приближаются с космической скоростью.

Поворачиваю голову на звук и вижу Его, уверенно шагающего в мою сторону.

Крупные мужские губы сжаты в тонкую, еле заметную линию, брови сведены к переносице, а на лбу проступили три горизонтальные глубокие морщины. Это устрашающее лицо — самое родное для моей изнуренной души в этом чистилище, и я, не задумываясь о том, что он здесь делает, как он меня нашел и что ему от меня снова нужно, просто срываюсь с места и несусь к нему на встречу как к снизошедшему Ангелу.

Его крепкие руки — самые родные, ловят и оборачивают в кольцо. Самое безопасное место рядом с опасным мужчиной. Я вжимаюсь в него полностью и хочу пролезть глубоко в тело, как плющ, обвивая руками-ногами…

Утыкаюсь в пиджак и когда чувствую, что мне позволяют, даю себе разрешение — плачь, Сурикова.

Реви, девочка…

Выплачь то, что держала. Это именно те слезы, которые непременно нужно выплакать, чтобы внутри все зажило.

— Погоди, приятель, — его рука меня покидает и пытается отстранить мое прилипшее тело. Я хватаю зубами лацкан пиджака, потому что меня нельзя сейчас трогать.

Только не отдавай меня ему обратно.

— Тише, тише, бедовая. Удостоверение только достану…

Ничего не хочу слышать…

Он копошится во внутреннем кармане пиджака, что-то быстро извлекает и я вновь чувствую руку на своем затылке.

— Пару минут, дружище.

Я не знаю и не слышу, что ему отвечают, я просто тихо ору, кашляю, плююсь и икаю.

— Ну всё, маленькая, всё… — сжимает затылок, а мне так больно, что хорошо.

Гладит по голове, прижимает ближе и дышит горячо-горячо в макушку.

Не отдавай…не отдавай…

Посади в свою потрясающую машину, включи своего любимого Маршала и делай, что хочешь.

Кто бы ты не был: адвокат, маньяк или убийца — мне плевать…

Роднее тебя сейчас нет…

Безопаснее тоже…

— Тшш… — шепчет. — Убью суку…

Убьет? Меня?

Да и пусть.

Лучше он, чем там…в камере с грязью…пусть лучше этими мягкими руками домашнего котика…

— Время… — слышу неуверенное сзади.

Неет! Нет!

Мой маньяк с трудом меня отдирает и удерживает за предплечья.

Кручу беспорядочно головой.

Никуда не пойду.

— Юля! — гаркает. — Ты едешь домой, ты в безопасности, — встряхивает за плечи.

— Ты меня слышишь? Юля!

Распахиваю глаза и смотрю в его