опаляюший, сосуд, что я так неумело использовал. С каждой ниточкой, с каждым ручьем темной силы, что она так жадно вбирала в себя, мир наполнялся для меня красками, запахами, ощущениями. Всей богатой палитрой цветов. Сегодня я чист и готов к новому бою. Вот только сердце скорбит об эйтэм, о моем загубленном мотыльке. Какой бы она ни была грубой в начале, злой, даже жёсткой, невыносимой дикаркой, претендующей сразу на все, ночь стёрла это из моей памяти, оставив только горящие страстью глаза и бескрайнюю нежность, что подарила мне Элли. Как и узнала она о золотых копях? Кто проговорился, что они станут принадлежать ей?

Смятые простыни, следы ночной страсти, тонкий аромат женского тела и ярких духов. Нужно подняться и соблюсти все традиции. Я лежу, а за стеной уже прибрано к грядущему трауру. Вдовец должен быть строг и пройти все до конца.

Тело ломит неумолимо, губы и язык даже припухли, ноги устало дрожат. Оно того стоило безусловно. Но все же, как мне хотелось бы сейчас полежать, прислонив к себе эйтэм ещё живую, полную сил. А надо подняться. Крепко же я спал, если не слышал, как сюда вошли слуги, как убрали прекрасное тельце. Завернулся в плед, раз другой одежды в спальню не принесли.

В комнате тишина. Нет никаких приготовлений к трауру, черных роз и тех не расставили по углам.

Что ж, это вполне ожидаемо, все же ещё слишком рано, день только начался. Скорей бы он завершился, стёрся поскорее из памяти, оставив об эйтэм лишь череду коротких сладких воспоминаний в горьковатом сиропе сожаления от потери, не больше.

Формы и тут нигде нет, заглянул в купальню, даже халат позабыли мне оставить. Из зеркала на меня смотрит усталый, измотанный вдовец с потухшим взглядом. Я никогда не имел права показать свою слабость. И сейчас не имею. Тот, кто по праву рождения занимает высшую должность, обязан всегда иметь надлежащий вид. От него сегодняшним утром только и остались волосы, собранные в тугую косу. Ушей и тех не видно. Зато видно все остальное, плед слишком мал. Вышел в пустынный коридор, везде тишина, не дозовешься прислуги. Странно, я надеялся, Эванс заглянет меня поддержать, а заодно у него можно было бы спросить одежду. Обмотался поплотнее, придерживая ткань рукой, где придется. Если повезёт, никого не встречу пока дойду до своих комнат. Успел лишь свернуть в ответвление к оранжерее, как меня догнал шум ботинок.

— Вы тут, новобрачный? Смею поздравить с успешной, как я погляжу, консумацией брака, — сколько яда в голосе бывшего друга. И как крепко он стоит на ногах, а ведь вчера его эйтэм только коснулась.

— Вы изволили прийти только за тем, чтобы выразить мне поздравления?

— Расточительно так использовать сосуд. Стоило повременить, девушка бы привыкла к черной магии.

— Эйтэм выполнила предначертанное ей самою судьбой. Всех эйтэм ждёт схожая участь. С разницей только в том, медленно она захлебнётся или угаснет подобно свече.

— И вы решили все за нас троих сразу.

— Путь на Землю открыт и свободен. Я готов даже уступить вам свой космолёт.

— Благодарю за щедрость. Лучше бы дали припасть в поцелуе к пальцам вашей жены.

— Я готов поделиться вещью, но не сокровищем, не эйтэм. Вдвоем мы бы точно так же ее погубили, и сами бы при этом не смогли восстановиться в должной мере. Мир был бы обнажен перед угрозой с этой стороны. А так, я даю вам время и возможность слетать на Землю, выбрать подходящую девушку, восстановиться.

— Я не смог бы никогда обречь ту, что мне пришлась по душе на угасание.

— Таков наш долг и наша судьба. Не мы их выбирали. Судьба.

— Она ушла быстро? Как это произошло?

Вот и что я могу на это ответить? Я отключился и все проспал? Эйтэм была столь же ненасытной, сколь страстной и нежной?

— Я качал ее на руках.

— Надеюсь, ты ни в чем не раскаиваешься из того, что происходило между вами двоими, — фраза произносимая по традиции. Сколь глубок ее смысл. Укор или благословение, зависит только от того, что ты свершил или, наоборот, не совершил. Когда ты держишь судьбы в своих руках, ты не столько ими повелеваешь, сколько отвечаешь за них перед собой и богами.

— Мне не о чем сожалеть.

Замерли друг напротив друга. Каждый думает о своем. О судьбе, о долге, о многом.

Лёгкий звон прокатился по дому, сигнал об опасности, о том, что что-то случилось недоброе. Подобрался, намереваясь скорее спуститься, все разузнать, отвести беду, если это возможно.

— Я спущусь. Одевайся.

— Благодарю.

Бросился в комнаты бегом, не заботясь уже о внешнем виде. Шкаф, неудобная вешалка, чистые брюки, рубашка, ремень. Исподнее подождёт, времени нет путаться в тонком шёлке. Вложил в ножны меч из тех, что удобней для ближнего боя. Высокие сапоги. Дверь в комнату распахнули ударом ноги, друг кипит гневом, глаза, как две плошки. А небо-то чистое, крутящихся облаков нигде нет.

— И долго ты намеревался меня обманывать? Долг, честь, — все, как я погляжу, пустые слова для тебя?

— Что?

— Эйтэм не только жива, она удалилась в столицу и потерялась. Эванс, твой драгоценный дворецкий, вынужден собирать отряд на ее поиски.

— Я не думал. Как это вообще возможно? Прости, но она так слабо дышала и совсем не шевелилась. Я даже пальцем потыкал, чтоб убедится. Это был обморок.

— Женщины спят тихо. Прощай, я отправляюсь на поиски нашей эйтэм.

— Только посмей!

— Совесть выше былой дружбы. И мой долг найти наш прекрасный сосуд.

Глава 14

Элли

Гостиница — не гостиница, а что-то невнятное, стилизованное под старинный волшебный дом с хозпостройками, причем весьма неумело. Стены оштукатурены под старину, видны тяжёлые грубые балки и тут же электрическая плита. Вот точно не дровяная. Вокруг медного котла снуют повара, развернувшись спиной ко входу, все в колпаках, у каждого за спиной приделаны крылья. Раз уж устроили они тут маскарад, так хоть бы костюмы придумали разнообразные. С потолка на цепи свисает железная