а я, без сомнений, нахожусь в самом начале трудового пути, имеет смысл крепко обо всём подумать, сделать правильные выводы и написать заявление об уходе. Причём, написать немедленно…

— Написала?

Она снова кивает, и её волосы опять касаются моего лица, осыпая волшебными искорками желания и окутывая тонким ароматом эфирных масел, подобранных французскими парфюмерами.

— Понял, на ком ты женился, Егор? На порочной штучке с дурной репутацией.

— Да уж, неприятная характеристика, но мы-то знаем, что ты не такая, а начальники, особенно вооружённые социалистической риторикой, к сожалению, склонны жрать мозги и занижать самооценку неугодных подчинённых. Впрочем, милицейско-полицейские начальники делают это гораздо эффективнее и прямолинейнее, независимо от строя и экономического уклада. Но это к делу не относится. Как я понимаю, это краткое содержание выступление Лиходеда, да?

— Угу, — выдыхает Наталья и поднимает ко мне лицо.

— Ну, погоди-погоди, ты чего? Почему глаза опять на мокром месте? Не нужно, было бы из-за чего… Дай-ка… Да не крутись, говорю тебе…

Я вытираю две огромные бриллиантовые капли. Она всхлипывает, жалобно, как ребёнок. Как Мурашка могла бы.

— Сейчас звоночек сделаю, — говорю я. — Постараюсь узнать, что там к чему.

— Поешь сначала, — вздыхает она. — Остынет всё…

— Я быстро. Позвоню, а потом с чувством, с толком поем. А так буду торопиться и не смогу насладиться твоими котлетами.

Иду к телефону и набираю Платоныча.

— Привет, дядя Юра, как дела?

— Ну, так, — говорит он. — В рабочем порядке. По-разному.

Так-так-так…

— А почему по-разному? То есть не только хорошо, если быть точным? У Андрюхи как?

— У Андрея, надеюсь, очень хорошо. Он на море, балдеет со сверстниками, купается, загорает, ест фрукты…

— А у тебя что?

— Да тоже нормально, грех жаловаться…

— Блин, ну, говори уже, пожалуйста, чего ты крутишь!

Он чуть крякает…

— Помнишь, я тебе сказал, что мне предложили должность замминистра?

— Конечно, помню, — настороженно отвечаю я.

— Ну… Отбой, короче.

— Как это отбой? Что это значит?

— Значит, что предложение больше не действительно, — говорит он спокойно.

— А… почему?

— Поставили другого претендента. Позвонили из ЦК и попросили внимательно рассмотреть другую кандидатуру. Министр согласился, сам понимаешь. Сказал, что при первой же возможности возьмёт меня, но пока такой возможности нет… и всё такое прочее.

Ага, всё такое прочее.

— Твою дивизию… — задумчиво говорю я… — А кто позвонил?

— Ну… наш друг считает, что это его начальник.

— Вот сука мстительная…

Козёл. Одно дело, если просто сказал, назначь вот этого, а мог ведь дать директиву, мол, Большака никуда не назначать. Это было бы пипец, как плохо.

— За что бы ему мне мстить? Думаю, просто надо было пристроить своего человека… Или… Или ты думаешь, что это тебе привет?

— Думаю, мне и дальше по вертикали.

— Ну, что тут поделаешь. Лучшее решение, на мой взгляд, продолжать работать, как ни в чём не бывало. Работы, к тому же много и, может быть, сейчас даже лучше сидеть на своём месте, не отвлекаясь на посторонние дела. У заместителя, сам понимаешь, повестка намного более широкая.

— Ага, понимаю. Как не понять, понимаю, конечно… Ну, прости, дядя Юра, за подставу. Не парься, главное, как-нибудь порешаем.

— Да, я и не парюсь. Как у тебя дела? Ты просто позвонил или хотел чего?

— Хотел, честно говоря. Тут Лиходед твой Наташку мою прессует, увольняться заставляет, хотел тебя попросить, чтобы ты ему заглянул в затылок, попросил одуматься.

— Хорошо, попрошу, — отвечает Платоныч. — Завтра заеду. Это он из-за Зевакина что ли? Вот же сучий потрох.

— Да, из-за него, — зло усмехаюсь я. — Мелкая месть, называется.

— Постараюсь помочь. Я Лиходеду приказывать не могу, но поговорю, объясню расклады и он, думаю, поймёт что к чему, так-то он парень очень даже неглупый.

— Нет-нет, теперь не надо, — говорю я. — Не нужно подставляться. Ты, пожалуйста, будь сейчас предельно осторожным и аккуратным. Тише воды, ниже травы, короче. Я серьёзно.

Может, они это всё и замутили специально, чтобы его прихлопнуть. И мне досадить. Ну Черненко хренов, надо с тобой что-то делать…

Я возвращаюсь на кухню.

— Наташ, а ты заявление написала уже, да?

— Написала, — кивает она и ставит передо мной тарелку с котлетами и… ого запечённым баклажаном.

— Красота какая… Ты где взяла это чудо?

— На рынок заезжала. Попробуй сначала, а то, может и не понравится ещё.

Я пробую.

— М-м-м… обалдеть!

Она улыбается.

— Вкусно, Наташ, обалденно!

— Ну, ешь, на здоровье.

— Ага, — жую я. — Слушай, а две недели ты будешь отрабатывать или тебя попросили не выходить больше?

— Буду. Придётся ходить две недели. Пытка. Все будут смотреть, знать и типа сочувствовать. Противно.

— Наплюй и размажь. Поверь ещё придёт день, когда ты возглавишь эту контору.

— Да не очень-то и надо, — хмурится она и мило морщит носик. — Завтра Мурашке своей позвоню.

— Выведать хочешь будущее своё? Как у гадалки?

— Ну, она же не чужая, — пожимает Наташка плечами.

— Ты думаешь? — поворачиваюсь я к ней. — А по-моему, скорее чужая, чем не чужая.

— Как это? — не понимает она.

— Ну, если следовать твоей логике, я что, должен пропадать днями и ночами в семье Добровых? Рассказывать всё юному мне, предостерегать и жить его жизнью, заодно меняя её и обходя трудности и проблемы… Так?

Наташка молчит.

— Я вообще-то сейчас больше Брагин, чем Добров…

— Думаешь, и она так же?

— Не знаю…

— Слушай, — говорит она после паузы, — а что насчёт венчания? Ты же хотел…

— Я и сейчас хочу, — улыбаюсь я. — А ты? Хочешь?

— Ну… да…

— Значит, так тому и быть. Ещё покреститься надо…

А вот с этим делом вопрос интересный… Но ладно, потом обдумаем.

Проходит неделя, во время которой не происходит никаких тектонических сдвигов, никаких потрясений и непредвиденных ситуаций. Куча мелких хлопот и затишье, возможно, перед бурей, а может и просто затишье. Такое, наверное, тоже бывает.

Я сдаю паспорт, получаю военник, х/б и парадку, кирзовые сапоги и вроде кожаные ботинки, зелёные погоны с гордыми и независимыми буквами «ПВ», фуражку с изумрудной тульёй, красной выпушкой по окружности и тёмно-тёмно-синим околышем.