Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, мне стоит кое-что здесь объяснить, чтобы было понятнее. Императрица Александра Федоровна родилась и выросла как немецкая принцесса Гессенская. После замужества она приняла русскую православную веру. Похоже, она искренне стремилась понять свою новую родину и приспособиться к ней и прилагала к тому немалые усилия. К несчастью, она совершила ошибку, обычную для представителей Запада, – поверила, что только мистический характер обрядов Русской православной церкви способен отразить подлинный дух русского народа. Личные несчастья, сильно повлиявшие на нее, довели ее духовный мистицизм до гротескных крайностей. Безусловно, очень значительную роль в этом сыграла болезнь ее единственного сына и наследника трона цесаревича Алексея.
Алексей был болен гемофилией, малейшая ранка вызывала у него длительное кровотечение и даже угрозу для жизни. Врачи не могли вылечить мальчика, зато мрачный полуграмотный сибирский крестьянин Григорий Ефимович Распутин то ли в самом деле способен был облегчить его состояние, то ли просто сумел убедить в этом императрицу. Во дворце он с успехом играл роль святоши. Императрица отказывалась верить правдивым рассказам о его распутной жизни в Санкт-Петербурге, которая ни для кого, кроме нее, не была тайной. Народ тем не менее из-за разгульной жизни Распутина вне дворца пребывал в уверенности, что он и во дворце, должно быть, ведет себя точно так же. Это совершенно естественно. Иногда даже кажется, что он намеренно создавал у людей такое мнение.
В результате престижу императорского трона в глазах народа – причем в критический период его истории – был нанесен неизмеримый вред. В этом отношении «дело Распутина» заставляет вспомнить «дело с ожерельем королевы»[23](Collier de la Reine) – скандал, в который оказалась безвинно вовлечена Мария-Антуанетта, последняя королева Франции. В ее жизни и трагической судьбе много и других черт, вызывающих в памяти жизнь и судьбу Александры Федоровны, последней императрицы России.
Я однажды встретил Распутина, или, точнее говоря, налетел на него. Направляясь после занятий из Санкт-Петербурга домой, я успел уже сесть в вагон пригородного поезда на Царское Село, как вдруг вспомнил, что забыл купить вечернюю газету. Я вылетел из вагона, в который собирался войти Распутин. Я был в форме Императорского училища правоведения – треуголке, белых лайковых перчатках и все такое – и Распутин отступил в сторону. Одновременно к нему придвинулись два человека, похожие на телохранителей, – очевидно, «на всякий случай». Когда я проходил мимо Распутина, наши глаза встретились, и я никогда не забуду испытанное в тот момент неприятное чувство – с тех пор я твердо убежден, что он обладал гипнотической силой.
Мама понимала, что является свидетелем событий, подробности которых позже, скорее всего, приобретут большое значение. На страницах своего дневника за 26 июля ⁄ 8 августа 1915 г. она записала:
«Чтобы отвлечься, я попытаюсь кратко изложить «исторически» интересные детали за последний год: начали работать Императрица и Великие Княжны в августе [1914 г.]. Сначала как они были далеки! Целовали руку, здороваясь с княжнами, и этим дело кончалось. Вера Игнат[ьевна Гедройц] читала лекции в их комнате с полчаса, там всегда была А.А. [Вырубова]; затем шли на перевязки, княжны – солдат, Государыня и А.А. [Вырубова] – офицеров…
Ноябрь и декабрь [1914 г.] были периодом особенно трогательного культа Государыни – она очень приблизилась к жизни офицеров, так просто, мило и добро… сидела у их постелей, интересовалась всем – даже подробностями их жизни.
В начале декабря [1914 г.] они уехали путешествовать. С дороги присылали чудесные телеграммы от сестер – Александры], Ольги, Татьяны[24] и Анны [Вырубовой] – от последней напрасно; у нее нет никакой чуткости — «Скучаем по нашим милым раненым, к которым так привыкли». Прислали варенье с запиской «от трех сестриц». Вернулись 13-го [26-го], и Государыня слегла. Расширение сердца, усталость и какое-то серьезное оскорбление в Москве. Мы не видели ее до Рождества».
У царя Николая II была репутация человека слабого, всегда подпадавшего под влияние последнего собеседника. Судя по всему, он был очень добрым человеком, исполненным благих намерений, прекрасным отцом и мужем. Все это замечательные качества, но их недостаточно для того, чтобы играть роль успешного самодержца – роль, к исполнению которой его совершенно напрасно подталкивала жена. Мне нередко приходилось выслушивать мнение, что из него получился бы первоклассный командир полка – в том смысле, что это максимальный уровень ответственности, который он способен был нести.
Очевидно, сначала Николай согласился с тем, что нужно прижать Распутина, и даже сделал это. Но после этого не предпринял ничего против главной опоры Распутина при дворе и доверенного лица императрицы, А.А. Вырубовой. Почувствовав затем внешнее давление и требования принять меры и против нее тоже, он, напротив, встал на защиту своей жены – очевидно, из чувства личного и семейного долга, – наказал большинство известных критиков императрицы и даже изменил отношение к самому Распутину. С этого момента и критика в адрес императрицы, и неразумная реакция царя на нее только усиливались, что в конце концов и сделало революцию неизбежной. Необходимость перемен носилась в воздухе задолго до действительных событий.
Поворотным пунктом стало фатальное решение царя принять на себя командование всеми действующими войсками Российской империи – решение, навязанное ему императрицей.
Мама питала к императрице большую личную симпатию. Безусловно, у этой женщины было множество проблем. В дневнике за 17 июля [30 июля 1915 г.] мама записала: «Как же временами ее девочки, с их обычной живостью, обижают ее. Вера Игн[атьевна] рассказывала о свадьбе Одер. [?] – «в Павл[овске], там живет его старая бабушка, – немка, – и затем добавила, улыбаясь: – последнее тщательно скрывается». – «Конечно ему приходится это скрывать, я вполне его понимаю, она ведь и впрямь может оказаться настоящей кровожадной немкой», – вырывается у О[льги] Николаевны]».
Создается впечатление, что у императрицы было больше обычного проблем со свекровью – вдовствующей императрицей Марией Федоровной, которая ей совершенно не доверяла. В мамином дневнике обнаруживаю запись за 24 октября ⁄ 6 ноября 1915 г.:
«Интересное и откровенное замечание сделала Государыня во время последнего визита Государя: [далее по-французски]