на том, что вовлеченность должна быть добровольной. П. Филдхаус утверждает, что общая неудовлетворенность едой в столовых, больницах и других строго регулируемых предприятиях общепита обусловлена кажущимся отсутствием выбора; это так даже в тех случаях, когда посетителю предлагается более широкий ассортимент, чем при домашнем питании, которое все равно остается гораздо предпочтительнее [Fieldhouse 1986: 78]. Одним из основных преимуществ совместного питания и вытекающего отсюда разделения труда служит большее разнообразие продуктов питания при каждом приеме пищи [Isaac 1978: 100].

Кантер также предполагает, что численность групп имеет естественный предел. Когда число участников переваливает за сотню, возникают проблемы. Самые успешные современные коммуны насчитывают в среднем около тридцати человек; по оценке Р. Келли, в обществах охотников-собирателей это число составляет от двадцати пяти до пятидесяти [Kelly 1995: 25]. Нетрудно понять, как это соотносится с застольем. Гораздо вероятнее, что вы будете чувствовать себя непринужденно со своими сотрапезниками и получать удовольствие от беседы, не говоря уже о том, чтобы установить с ними эмоциональную связь, в том случае, если хорошо их знаете – а это требует повторяющихся личных контактов с ограниченным числом людей. Утопический импульс состоит в том, чтобы распространить чувство семейной принадлежности и взаимный родственный альтруизм за пределы круга кровной родни. К неродственникам можно относиться как к родственникам, но лишь тогда, когда их примерно столько же [Kanter 1972: 119]. Иными словами, неродных можно смешивать с родными и относиться к ним точно так же, но только до известного предела. Конечно, все эти особенности полностью согласуются с положением Уилсона о том, что формы общественной организации в гипертрофированном виде повторяют те, что существовали в кланах охотников и собирателей, а также с моим выводом о том, что утопии не мешало бы подражать этим первобытным обществам[14].

Например, в Едином Государстве отсутствуют структуры, способствующие спонтанному сотрудничеству. По словам Р. Триверса, важными предпосылками для взаимного альтруизма служат «низкая плотность населения, жизнь в небольших, взаимозависимых и стабильных социальных группах и длительный период родительской заботы, предполагающий тесные контакты с близкими родственниками в течение многих лет» [Trivers 1985: 386]. Высокая плотность населения в Едином Государстве ведет к отчуждению нумеров, особенно когда не допускается формирование стабильных социальных групп. Возможно, это результат произвольного рассаживания за столами и случайных нарядов в аудиториумы. На своем рабочем участке Д-503 отличает от прочих только Второго Строителя. Когда в результате несчастного случая на производстве с десяток работников превращается в пар, никто даже не вздрагивает. Как мы увидим далее, нумерам отказано в праве воспитывать детей, не говоря уже о какой-либо связи с родственниками или даже представлении о них. В учителя детям тоже назначается не человек, а машина; к сожалению, Д-503 и его одноклассники все равно относятся к роботу Пляпе как к приемной матери. Триверс говорит: «Ожидается, что взаимный альтруизм будет развиваться, если два человека общаются достаточно длительно, чтобы часто обмениваться ролями потенциального альтруиста и реципиента» [Там же: 393]. Единственный, с кем длительно общается Д-503, – это его бывший одноклассник R-13. Их общая сексуальная связь с 0-90 продолжалась достаточно долго, чтобы Д-503 начал воспринимать этот странный любовный треугольник как семью. Важно, что ближе к концу романа Д-503 проявляет некоторый альтруизм по отношению к 0-90. Он соглашается выполнить ее просьбу о незаконном оплодотворении, чем берет на себя вину в тяжком преступлении, а позже устраивает, чтобы ее отвели в безопасное место. Но эти действия исключительны в Едином Государстве, где единственным потенциальным альтруистом выступает режим. Государственная политика диктует правила жизни для инфантильного потребителя. Примечательно, что в столовой отсутствует какое-либо представление о дарении или обмене. Пища просто делится между нумерами, пусть и поровну. Вместо культуры гармоничного сотрудничества утопия создала государство всеобщего благоденствия с ценностями, характерными для трущоб.

Таким образом, большинству читателей легко понять, почему общества, подобные замятинскому, с десятимиллионным населением и непредсказуемой рассадкой за обедом, оказываются дисфункциональными, – по крайней мере, так считает большинство читателей. Вместо того чтобы стремиться сплотить население, правительство, похоже, использует принцип «разделяй и властвуй». Мало того что личное время, в которое можно было бы завязывать дружеские отношения, ограничено всего двумя часами в день – режим как будто растворяет и разрушает личные отношения другими формами случайного выбора. Нумера получают наряды на собрания в аудиториумах явно на случайной основе; этот порядок противоречит принципам эффективности, провозглашаемых во всех других сферах деятельности Единого Государства: ведь каждый наряд требует отдельного назначения и уведомления для каждого из десяти миллионов жителей. Кроме того, они должны отыскивать дорогу в предписанное место – иногда это довольно далеко. Когда Д-503 и 0-90 в послеобеденный личный час отправляются на прогулку под Марш Единого Государства, в одном ряду с ними оказываются два незнакомых нумера, – по-видимому, эти ряды, как и многое другое, формируются произвольно. Организация жилого пространства дает еще одну возможную причину для недовольства. Нумера живут в стандартных кабинах в соответствии с их буквенно-цифровыми именами: нечетные – по одну сторону коридора, четные – по другую. Таким образом, лысого соседа Д-503, скорее всего, зовут Д-501 или Д-505 – об этом можно догадаться, судя по номерам комнат в коридоре 1-330 [286]. Как ни странно, Д-503 даже не пытается угадать имя своего соседа. Соседство здесь организовано таким образом, что оно никак не влияет на человеческие отношения. Поскольку женские имена начинаются с гласных, а мужские – с согласных, эти буквенно-цифровые обозначения комнат предполагают разделение жилого помещения по половому признаку, как планировали некоторые архитекторы раннего советского периода. Есть и еще более неприятная ассоциация. Каждому нумеру отведена отдельная спальня – для советского человека это большая роскошь, хотя идентичность кабинок, несомненно, напоминает читателю соты улья – аналогия, обычная для централизованно планируемого государства. Но стены, потолки и полы сделаны из прозрачного стекла. За исключением сексуальных дней, когда нумера имеют право пользоваться шторами, вся жизнь проходит на виду, вплоть до «хрустальносияющей ночной вазы», о которой упоминает Д-503 [183][15]. За прозрачными стенами граждане Единого Государства должны чувствовать себя как в казарме – или тюрьме. Ни о какой личной жизни не может быть и речи. Отсутствует и какая-либо разумная степень индивидуальности. Подобно заключенным в тюрьмах, все нумера ходят с бритыми головами и носят одинаковую одежду – юнифы; если они чем-то и отличаются друг от друга, то только чертами лица и телосложением, причем в будущем планируется ликвидировать и эти различия. Глядя сквозь стеклянные стены, Д-503 видит как будто самого себя, повторенного тысячу раз, – на самом же деле это его незнакомые сограждане [160].

В