Я положил руку ей на колено и медленно раздвинул разрез в ткани, пока мои пальцы скользили по ее нежной, как масло, коже.

Все больше членов нашей семьи разговаривали с нами, пока мы ели, и каждый раз, когда они выводили меня из себя, я скользил пальцами выше, наслаждаясь легкими вздохами, слетавшими с ее губ, с каждым полученным мной дюймом. Это было одно из лучших средств от моей вспыльчивости, с которыми я когда-либо сталкивался.

Остальная часть ужина прошла без особых инцидентов. Прозвучало несколько ударов кулаком, все становились все громче и громче. Было выпито больше выпивки и выкурено больше сигарет, чем можно было бы с легкостью сосчитать, и Лиам продолжал господствовать над всеми, как будто считал себя богом или что-то в этом роде.

Татум придвинулась поближе ко мне на своем стуле, и я повернулся, чтобы посмотреть на нее, когда ее кончики пальцев на мгновение проследили линию моей ширинки, что длилось недостаточно долго.

Двери с грохотом распахнулись, и наконец появился мой дядя Найл, прервав нас прежде, чем я смог выяснить, планировала ли она сделать это снова.

Все посмотрели в его сторону, когда он вошел, одетый в джинсы и белую футболку, заляпанную кровью, его мускулистые, покрытые татуировками руки были напряжены и блестели от пота, как будто он только что тренировался. Его запачканные светлые волосы были отброшены с глаз, и пронзительный зеленый взгляд мгновенно остановился на Татум, когда голодная усмешка тронула его губы.

Я инстинктивно напрягся, когда он приблизился к моей девушке. Я не побоялся сразиться с кем-либо из своих родственников один на один. Проблема Найла заключалась в том, что он был чертовски непредсказуем. Я видел, как он смеялся с мужчиной в одну минуту, а в следующую зарезал его до смерти, и я даже так и не узнал, что заставило его взбеситься. Он был дикой картой, и ты никогда не знаешь, когда он был наиболее опасен.

Он был младшим сыном Лиама, а моя мама — второй по старшинству, что означало, что на самом деле ему было всего тридцать два, и в нем было то чувство молодости и веселья, которого не хватало большинству других моих дядей. Конечно, его представление о веселье обычно означало, что кто-то умирает, но у меня был свой вкус к жажде крови, так кто я такой, чтобы судить?

— Хо-хо-хо! — Крикнул Найл, размахивая красным мешком в руках и вытаскивая из заднего кармана шапку Санта-Клауса, чтобы натянуть ее на свои светлые волосы. — Кто просил голову предателя в свой чулок?

— Это действительно… — Начала Татум, и я тяжело вздохнул, обняв ее за плечи и притянув немного ближе.

— Почти уверен, что так и есть, — пробормотал я. — Прости, детка. Но я же говорил тебе, что был рожден от чудовищ.

Найл запрыгнул на стол перед моим дедушкой с широкой улыбкой на лице и соблазнительно потряс мешком.

— Ты был хорошим мальчиком в этом году? — спросил он, когда два круглых пятна проскользнули сквозь мешок, и кровь закапала на скатерть.

— Некоторые из вас, возможно, задавались вопросом, почему Патрик и его жена не были приглашены сегодня вечером, — сказал Лиам достаточно громко, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание, и откинулся на спинку стула, чтобы кровь не запачкала его одежду. — Но на самом деле так и было. Я узнал, что они урезали дополнительные двадцать процентов своей добычи, чтобы оставить себе. Итак, я решил забрать у них двадцать процентов обратно во плоти. Я полагаю, Найл мог бы отрезать их снизу, но снять их с верха почему-то показалось намного проще.

Найл громко рассмеялся и перевернул пакет над столом. Я вскочил на ноги и потянул Татум за спину, прежде чем ей пришлось взглянуть на две головы, которые со стуком упали на тарелки, и ее крепкая хватка на моей руке была единственным, что удерживало меня на месте, когда я смотрел на отрубленную голову моего кузена. Он был жадным до денег придурком, но все же…

— Никогда не забывайте, кому вы верны, — крикнул Лиам сквозь тишину, его пристальный взгляд пронзил меня и дал мне понять, кому на самом деле предназначалось это предупреждение. — Кровь гуще воды.

— Разве я этого не знаю, — ответил я, поворачиваясь и направляясь из комнаты, крепко сжимая руку Татум в своей.

— Счастливого Рождества, Киан! — Крикнул Найл нам вслед, и я обернулся к нему с широкой улыбкой на лице, как будто это был самый идеальный день, который только можно себе представить.

— Счастливого Рождества, ублюдок, — ответил я, и он захихикал как сумасшедший, прежде чем отбить одну из голов со стола, как будто это был футбольный мяч.

Татум сморщила нос, и я крепче сжал ее в объятиях, увлекая за собой. Я знал, как это происходило, все были пьяны и хулиганили и готовы были начать нести чушь, когда вечеринка подходит к концу, и нам не было никакой необходимости участвовать в этом дерьме.

Никто не предпринял никаких попыток помешать нам уйти, что дало мне достаточно хорошо понять, что точка была поставлена, и Лиам удостоверился, что я успешно подчинился. Хуже всего было то, что я был почти уверен, что он прав.

Всю дорогу до отведенной нам комнаты мы шли молча, и когда я, наконец, закрыл за нами дверь спальни, я прислонился спиной к дереву с рычанием разочарования.

Мои кулаки были прижаты к бокам, а челюсть сжата так сильно, что я рисковал сломать гребаный зуб. Мне нужно было ударить что-нибудь. Нет, кого-нибудь. Мне нужно было почувствовать сладостное облегчение от того, что я вымещаю свою ярость на плоти и крови и колочу, и колочу, пока кости не затрещат и не хлынет кровь.

— Не хочешь рассказать мне, что из этого расстраивает тебя больше всего? — Спросила Татум, встав передо мной с высоко поднятым подбородком и без малейших признаков того, что она была взволнована тем, чему только что стала свидетельницей. Возможно, она этого не видела. Может быть, я хотя бы избавил ее от этого зрелища.

— Расстраивает? — Я усмехнулся. — Я борюсь с желанием спуститься туда и разорвать каждого из этих ублюдков на части. Начиная с моего гребаного дедушки.

— Так что же тебя останавливает? — спросила она, придвигаясь ближе, вместо того чтобы отступить, что казалось глупым шагом, учитывая, насколько чертовски я был зол прямо сейчас.

— Эта семья похожа на гребаную гидру. Отрежь одну голову, и на ее месте просто вырастут еще две. Если я убью