На следующий день Кит узнал от своего поставщика наркотиков Санчеса, по прозвищу Испанец Тони, почему о рейде ничего не напечатали в газетах. Полицейские, по его словам, хотели получить взятку. Заявив, что об инциденте забудут за двенадцать тысяч долларов, Санчес взял деньги и отбыл с ними.

Когда прошел месяц, а обвинения так и не были предъявлены, Мик счел, что все улажено, и отправился на отдых в Марокко. В Марракеше они с Марианной (которую он почему-то называл «Мэриан») повстречались с Гиббсом, Фрейзером и легендарным фотографом и модельером Сесилом Битоном.

Мик сразу же очаровал Битона, которому в то время было шестьдесят три года. «Мы сидели рядом, – писал Битон в своем дневнике. – Он пил водку “Коллинз” и курил сигареты, отставив палец. Кожа у него белая, цвета куриной грудки, и восхитительного гладкая. Он обладает врожденной грацией».

Что же касается сексуальной привлекательности, то Битон назвал ее «уникальной». «Он сексуален, и сексуальность его андрогинная. Он вполне мог бы быть евнухом. Как модель он естественен». Особенно воображение Битона поразила одна анатомическая деталь Мика. Однажды сэр Сесил предложил Мику спустить штаны, чтобы сфотографировать Джаггера сзади, а потом запечатлел «портрет» задней части рок-звезды на холсте. Впоследствии эта картина была продана на аукционе «Сотбис» за внушительную по тем временам сумму в четыре тысячи долларов.

18 марта 1967 года Мик узнал из газет, что их с Китом все-таки обвиняют в хранении наркотиков, несмотря на то что Испанец Тони дал взятку в двенадцать тысяч долларов. Слушания должны были начаться не ранее чем через два месяца, а между тем у них были запланированы гастроли по девяти европейским странам. Поскольку Мик с Китом были занесены в список Интерпола, то каждый раз на новом месте им приходилось подвергаться процедуре полного обыска.

Не смутившись неприятными известиями, Мик с «Роллингами» начали свой тур, совершив настоящее вторжение в Польшу. Когда в Варшаве более трех тысяч фанатов прорвались за полицейские заграждения и устремились к сцене, на улицы города вывели танки, чтобы усмирить буйную толпу слезоточивым газом и водой из водяных пушек. Примерно такая же картина повторилась в Милане и Цюрихе, где один безумный фанат взобрался на сцену и повалил Мика на пол, прежде чем полицейские скрутили нарушителя.

Вернувшись в Лондон, Джаггер снова с головой погрузился в другие свои склонности и принялся играть роль кокетливого завсегдатая интеллектуальных кафе. Среди новых поклонников Мика был и поэт-битник Аллен Гинзберг, который однажды в апреле 1967 года заявился к Джаггеру вместе со своим знакомым Томом Дрибергом, скандально известным членом парламента. Оба были открытыми геями, и когда Дриберг, которому тогда исполнился шестьдесят один год, положил руку на бедро Мика, сделав неприличное замечание по поводу его «достоинства», Гинзберг не поверил своим ушам.

«Я и сам положил глаз на Джаггера, – говорил Гинзберг, – но очень осторожно отзывался о его теле. А тут Дриберг выпалил все без обиняков». По всей видимости, самого Джаггера это нисколько не покоробило. Ходили слухи, будто он несколько раз сообщал своему другу Барри Майлзу о том, что провел ночь в одной кровати с Дрибергом и Гинзбергом.

Какие отношения связывали Джаггера и Дриберга в действительности, можно только догадываться, однако они оставались приятелями долгие годы. «Мик знал, что многие из его близких друзей мечтали переспать с ним, – говорил Тони Санчес. – Женская сторона его сложной личности, похоже, восхищалась, когда ему льстили и поклонялись».

Теперь же, когда Мику грозило серьезное обвинение в хранении наркотиков, у него появился влиятельный союзник, который мог выступить – и действительно выступил – с пламенной речью в Палате общин в его защиту. Дриберг восхищался месмерическим талантом Джаггера привлекать к себе молодежь и несколько лет убеждал его выставить свою кандидатуру на одну из должностей в лейбористской партии.

То, что Дриберг перед тем, как стать лейбористом, двадцать лет состоял в Компартии Великобритании, знали все, но только после его смерти стало известно, что он, помимо прочего, являлся и шпионом. Вскоре после избрания Дриберга в парламент в 1942 году он стал двойным агентом, завербованным британской контрразведкой MI5 и грозным советским КГБ, чтобы докладывать о своих коллегах-законодателях. Когда же в 1974 году королева Елизавета удостоила его титула пэра, члены тесно спаянного разведывательного сообщества окрестили близкого друга и учителя Мика «лордом шпионов»[4].

Даже знай Мик, что его друг Том Дриберг войдет в историю Великобритании как предатель, он вряд ли отвернулся бы от него. В мае все обвинения были сняты – с него, Кита и с их знакомого Роберта Фрейзера, и Джаггер понял, что ему еще не раз пригодятся влиятельные друзья. После окончания «Редландского дела» прошли считаные часы, когда в квартиру Брайана Джонса в Челси ворвалась полиция, обвинив его в хранении гашиша, амфетаминов и кокаина, – репортеры без работы не остались. Заголовки вышедших на следующее утро газет не оставляли никаких сомнений: британские власти всерьез взялись за развратителей английской молодежи (а по большому счету, и молодежи всего мира) и решили наказать Rolling Stones в назидание остальным.

29 июня 1967 года

Ноги Мика подкашивались, кровь отлила от лица, и на мгновение ему показалось, что он вот-вот отключится. Кита только что приговорили к году тюремного заключения, а теперь судья Лесли Блок в мантии зачитывал приговор, согласно которому Джаггер должен провести за решеткой три месяца. «Я едва не умер, когда вынесли приговор», – вспоминал Мик. До его слуха доносились выкрики восьмисот поклонников, собравшихся у суда Западного Суссекса, в Чичестере, которые скандировали «Позор!» и «Отпустите их!». Мик добавил, что он ощущал себя «как в фильме с Джимом Кэгни. А затем все почернело».

Через несколько минут Марианну с Миком отвели в общую камеру, где они обнялись и заплакали. В ходе этого судебного разбирательства слезы у Мика лились еще не раз. Через два дня его, закованного в наручники, перевезли в тюрьму Льюис, где он должен был ожидать отправки к месту исполнения приговора. Когда у него брали отпечатки пальцев, фотографировали и выдавали тюремную одежду, Мик тоже плакал.

Теперь, когда ему вместе с другим заключенным предстояло целых три месяца делить камеру в лондонской тюрьме Брикстон, в мрачном здании девятнадцатого века, Мик был подавлен и угнетен. По его исхудалому лицу текли слезы, а сам он, дрожа, говорил посетителям, что вряд ли вытерпит пребывание в камере.