не научным. Ведь трудно поверить в лубочно-обывательское объяснение сложившейся тогда ситуации, что де вдруг прогрессивная городская интеллигенция дружно сосредоточилась на изучении исключительно только астрономии и космологии, и тут же немедленно пришла к единодушному выводу, что система Коперника (гелиоцентрическая) превосходит систему Аристотеля – Птолемея (геоцентрическую) по чисто научным критериям, в то время как церковная интеллигенция из-за своей якобы сплошной естественно-научной некомпетентности не способна была оценить научные достоинства новой теории и потому судорожно цеплялась за старую. Проще, естественнее и правдоподобнее объяснение резкого размежевания позиций сторон то, что любая теория, в какой-либо области умствования она ни возникла бы, тотчас же получала поддержку буржуазной интеллигенции, если эта теория хоть в какой-то степени вставала прямо или косвенно в оппозицию к церковному авторитету. Теория Коперника в косвенную оппозицию к традиционному космологическому учению, геоцентрическому, поддерживаемому церковным авторитетом, действительно встала. Следовательно, поддержка этой теории со стороны секулярной интеллигенции была автоматически безусловной. А так как и Галилей тоже поддержал теорию Коперника, то его, Галилея, намеренно помещают в лагерь секулярной интеллигенции и всё это противостояние секулярной и церковной интеллигенции по вопросу о научном значении теории Коперника провозглашают противостоянием науки и религии, в котором Галилею отводят место защитника науки и, тем самым, обличителя религии. Сам Галилей с такой тенденциозно приписываемой ему исторической ролью не согласился бы во всяком случае. И отнюдь не только потому, что он был убежденным христианином. Основная причина в том, что для Галилея разница между религией и наукой не выглядела такой, какой эту разницу всегда представляла тенденциозная секулярная публицистика, которая науку провозглашала символом и вместилищем абсолютной (не только чисто научной) истины, а религию – символом и вместилищем невежества и мракобесия. Для Галилея соотношение между религией и естественной наукой было, как мы уже знаем из вышеизложенного, соотношением между двумя видами метафизик – словесной, на которой строятся философские и религиозные системы, и числовой (математической), на которой обосновываются естественно-научные выводы. Но оба эти вида метафизик одинаково необходимы для человека, и поэтому входить между собою в отношение антагонизма они в принципе не могут.

Что касается более узкого вопроса, противопоставления библейской космологической теории и теории Коперника, то у Галилея было по этой теме обстоятельное разъяснение, сущность которого в следующем. Да, Библия действительно обладает безусловным авторитетом для каждого христианина, ибо она является хранительницей Божественного Откровения. Но при этом убеждении не следует забывать два очень важных обстоятельства. Во-первых, основная цель Библии – воспитать человека в истинном религиозном мировоззрении и в соответствующем этому мировоззрению благочестивом поведении. Для достижения этой цели не было ни необходимости, ни возможности придавать тексту Библии строго научный стиль. Текст Библии, составленный в глубокой древности, был приноровлен к уровню того понимания, на который были способны люди древности. Поэтому текст Библии переполнен образами и иносказаниями, без которых религиозное воспитание в древности невозможно было осуществить. Этот язык Библии образным своим характером поэтому может приходить в видимое противоречие со строго научными новыми теориями. Но не надо рассматривать такое столкновение библейских и строго научных мыслей как противоречие в логическом смысле, из которого выход может быть только один – какая-то из этих мыслей безусловно верна, а другая непременно должна быть объявлена ложью. Почему? Потому что суждения религии и суждения естественной науки прилагаются к разным сферам душевной жизни человека. Религия отвечает духовным запросам души, естественная наука удовлетворяет практическую потребность человеческой души в познании естественного мира. А суждения, относящиеся к столь разным сферам, не могут вступать между собою ни в какие логические отношения, в том числе – и в отношение противоречия. Кроме того, не следует искажать значение естественно-научного познания указанием на его исключительно секулярный характер. Ведь средства такого познания (органы внешних чувств и естественная потребность использовать их для познания внешнего мира) предоставлены человеку Богом. Да и сама внешняя природа, воспринимаемая через органы внешних чувств, так же создана Богом. Чем для ума человека является Библия – Откровением Божиим, тем же для органов внешних чувств является природа – так же своеобразным откровением божиим. И так же, как для правильного понимания Библии (как сверхъестественного Откровения) необходимо толкование (хотя бы для того, чтобы под образным языком Библии находить истинный смысл), так и для правильного понимания природы (как естественного откровения) тоже необходимо толкование. Ключом к толкованию природы является математика, ибо, выражаясь словами самого Галилея, «книга природы написана математическими знаками».

Но как бы ни была захватывающе интересна история защиты теории Коперника Галилеем и всех тех разнообразных обстоятельств, которые эту защиту сопровождали, все-таки именно к истории философии это не имеет прямого отношения. Для истории философии самым важным делом Галилея было, как уже было констатировано выше, возведение математики в единственный фактор возможности получения действительного знания, знания естественно-научного и, тем самым, перевод этого естественно-научного знания из сферы прикладного лишь знания, в котором оно всегда пребывало, в сферу истинной философии.

Здесь необходимо вспомнить тот важный исторический факт, что в переводе математики, как сущности естественно-научного знания, из сферы астрологической символики в сферу здравой философии Галилей, строго говоря, не был первым. До него это сделал Иоанн Кеплер (1571–1630). Он прославился как великий астроном, но, при этом, его действительно оригинальные философские мысли остаются до сих пор без должного внимания. Однако эти мысли оказали большое влияние на Галилея, который, кстати, это публично признавал. Сущность этих мыслей в следующем. Окружающий человека чувственный мир сотворен и устроен Богом. Бог есть абсолютный разум, и поэтому устроенный им предметно-чувственный мир в основе своей эту абсолютную разумность сохраняет. Человек своей познавательной способностью эту разумность устройства чувственного мира способен опознать. Способ этого опознания разумности в чувственном мире есть фиксация математических отношений между различными фрагментами чувственного мира. Чувственный мир воспринимается органами человеческих чувств именно потому, что он состоит из вещества, из материи. Значит, любой фрагмент материи расположен в пространстве. А это значит, что к любому фрагменту материи приложима геометрия – элементарная математическая дисциплина, которая как раз и изучает пространственные характеристики различных фрагментов чувственного мира. Большее или меньшее количество предметов чувственного мира, в чем-то сходных между собою, вызывает необходимость применения арифметики – другой элементарной математической дисциплины, исследующей как раз соотношения между различными количественными характеристиками, присущими предметам чувственного мира. Таким образом, получается, что математические соотношения, геометрические (пространственные) или арифметические (количественные), и являются главной целью естественно-научного познания вообще. Чрезвычайно важный вопрос: пусть математика будет важнейшей способностью человека в приобретении истинного естественно-научного знания, но каким образом способность исчисления, в чём сущность математики, оказалась у человека?