Когда кровопролитие становилось неизбежным, Всеволод действовал твердо и тактически грамотно. Стратегическим же императивом нашего героя было стремление разрешать конфликты мирным путем, а если не удавалось, то хотя бы с наименьшим уроном в рядах сторонников. Современный его биограф подчеркивает: «Стиль Всеволода-полководца заметно отличался от запальчивой рыцарственности южных князей. Следует признать, что вершиной его полководческой карьеры являются не блестящие победы на Липице и Колокше, а стояние на Влене, когда огромную коалиционную рать удалось отразить с минимумом потерь.»[171].

Маврикий о мудрой осторожности предводителя войска выразился так: «Хороший вождь никогда не вступит с противником в генеральное сражение, если только его не вынудят к этому серьезные обстоятельства времени или дел»[172]. Всеволод Юрьевич был хорошим вождем.

Встретившись с Мануилом в детстве, он наверняка попал под обаяние этой незаурядной личности. Но, став правителем, во внешних проявлениях власти не пытался походить на василевса. Церковные дела решал с киевским митрополитом – не обращался через его голову к патриарху в Константинополь. Не ставил в пропагандистских произведениях свое имя рядом с именем императора, не назывался, подобно ему, «царем». Достоинство власти в одной из крупнейших русских земель Всеволод утверждал, не прибегая к иностранным заимствованиям: он закрепил за владимирскими правителями исконно славянский титул «великий князь», прежде применявшийся на Руси (причем спорадически) лишь к тем властителям, кто занимал «златокованый» стол в Киеве. Младший Юрьевич, как мы помним, тоже на нем побывал – в 1173 г., по настоянию брата Михалка, недолго, пять недель, пока не свергли соперники. Шаткий киевский трон, далеко не такой блестящий, как прежде, Всеволода не прельщал. Он сидел на владимирском престоле – и просидел на нем, ни много ни мало, 36 годков. А всего княжил – 37 лет. (Любопытное совпадение: тот же властный срок отвела судьба Мануилу!)

Всеволод Юрьевич был суверенным правителем, но «самовластием» не стал: по важнейшим вопросам держал совет с дружиной и горожанами. Незадолго до смерти он собрал представителей всех городов Владимиро-Суздальской земли для утверждения своей воли: передать великое княжение не первенцу, Константину, который ослушался отца и великого князя, а следующему за ним по старшинству сыну, Юрию.

Вновь напрашивается параллель с историей Византии: василевс Иоанн II Комнин тоже избрал преемником не старшего сына. Изложив прочувствованную речь смертельно больного императора, Никита Хониат сообщает: «Когда царь Иоанн сказал это, собрание, рыдавшее при его словах, охотно признало Мануила царем, как бы он избран был по жребию, или по большинству голосов. Затем отец обратился с словом к сыну и, давши ему полезные советы, украсил его царскою диадемою и облек в порфиру. Потом и собравшиеся по приказанию войска провозгласили Мануила римским императором, причем каждый из главных военачальников стоял отдельно с своим отрядом и ясным голосом говорил приветствие новому царю. Наконец предложено было Евангелие, и пред ним все поклялись в преданности и верности Мануилу. Распорядителем и вместе виновником всего этого был великий доместик. Он думал чрез это обессилить и подавить стремление честолюбцев к возвышению и мятежу и не допустить партиям содействовать некоторым из царских родственников, которые, выставляя на вид старшинство лет, как нечто великое и достойное уважения, и преувеличивая свое царское родство, считали самих себя более достойными царствовать»[173].

Когда Всеволод III утверждал преемника великокняжеской власти, держал ли он в памяти этот сюжет? Вероятно, да. Жизнеописания ромейских царей ученик византийской школы, конечно, знал.

И все же строго параллельных сюжетных линий в истории не бывает. Решение Иоанна передать власть младшему сыну поддержала армия. Фактически – она возвела Мануила на трон. Но основу армии составляло уже не прежнее ополчение крестьян-стратиотов, а войско феодалов-прониаров, новой землевладельческой и военной знати, на которую опирались Комнины[174]. Ядром этого феодального ополчения была тяжелая кавалерия – катафракты. По опыту, вооружению и роли в битве им примерно соответствовала русская боярская конница – «старейшая дружина».

В Ростово-Суздальской земле боярское ополчение (так называемая «Ростовская тысяча», куда входила и знать Владимира на Клязьме) выступило против младшего Юрьевича. Поддержали Всеволода младшие дружинники и дворовые люди, «дворяне». Главной же опорой княжеской власти стали незнатные жители «мизинных» городов.

Всеволод Юрьевич правил в земле с вечевым укладом[175]. Здесь недостаточно было поддержки князя дружиной. Наряду с боярами, решающий голос имели другие свободные горожане – купцы, ремесленники, мелкие землевладельцы. Недаром съезд бояр и выборных людей от всех городов земли, утвердивший указ владимирского великого князя о престолонаследии, многие историки считают прообразом будущих земских соборов, а некоторые политологи – одним из первых в Европе парламентов[176].

Ранее мы уже отмечали, что Всеволод получил власть по воле народа[177]. Теперь подчеркнем: передал эту власть наследникам – также в согласии с народом.

Искусству воевать школяр Дмитрий, сын «тавроскифского архонта» Георгия, учился у византийцев. «Науку побеждать» преподали князю Всеволоду Юрьевичу его сограждане. Вооруженный, умеющий постоять за себя народ.

В похвальном слове князю Всеволоду Юрьевичу летописец отмечает его ратную доблесть и грозную славу, которую он снискал, «много мужствовавъ и дерзость имѣвъ на бранех показавъ»: от одного только имени его «трепетаху вся страны»[178]. Не менее впечатляющий образ воителя, заступника отчей земли рисует «Слово о полку Игореве»: «Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетѣти издалеча отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти!»[179] За эпической гиперболой – реальная мощь водимых Всеволодом полков, многочисленность речных судов, которые он использовал для транспортировки войска к месту боевых действий. Но только ли с этой целью «расплескивали» Волгу веслами русские гребцы?