закодированы так же, как экспрессивные жесты, с которыми нам приходится иметь дело в обычной жизни, общаясь с людьми. Так, символы иконографии комиксов непроизвольны в том смысле, что их приходится выучивать, обращаясь к репертуару выразительных средств художника. Хотя соответствующие исследования и отсутствуют, представляется логичным, что минимальное содержание рисунков в комиксе всё же можно понять без специальной подготовки: даже совершенно необученные дети понимают (и ценят) мультфильмы и комиксы[60]. В большинстве случаев персонаж мультфильма «неправилен» в том смысле, что он не посылает в глаз того же пучка лучей света, что и объект. Какие черты Микки-Мауса можно совместить с чертами настоящей мыши? Или с чертами человека? Тем не менее способ, которым кодируется и сохраняется физиогномика и выражение лица Микки-Мауса, должен быть в некотором роде тождественен тому, как сохраняются черты мыши (и человека). Поскольку весьма вероятно, что это сходство – не просто результат того, что нас научили применять одни и те же словесные обозначения к обоим наборам паттернов (то есть к чертам карикатур и чертам объектов, которые они представляют), то обретенные знания о карикатуре помогут нам понять, как мы воспринимаем лица.

Один из способов вычленить характерные черты карикатуры – применить то, что Гомбрих называет «законом Тёпфера»: систематически вносить изменения в рисунок лиц и отслеживать их воздействие на зрителя. В этом направлении проводились определенные исследования, в основном с использованием крайне упрощенных изображений, вроде представленных на илл. 9b (Brunswik and Reiter, 1937; Brooks and Hochberg, 1960). Все смотревшие их, похоже, едины в том, что касается настроения, возраста, красоты, интеллекта и т. д. в этих изображениях; с изменением каких-либо элементов стимулирующего паттерна их суждения о наборах (или «пакетах») черт тоже меняются: изображения, где рот помещен выше, считаются веселыми, молодыми, неумными и вялыми (Brunswik and Reiter, 1937; Samuels, 1939). Есть причины усомниться в том, что столь упрощенные изображения можно рассматривать как набор карикатур на лица. Кроме того, можно ли применить результаты этого опыта к более сложным и реалистичным изображениям и фотографиям (Samuels, 1939)? Однако в любом случае здесь есть простор для эмпирических исследований, и совершенно очевидно, что с помощью таких инструментов можно вести плодотворную работу.

Я не знаю, исследовал ли кто, что проще интерпретировать – карикатуру на человека или реалистический портрет и фотографию, но представляется очень вероятным, что хорошие карикатуры будут распознаваться быстрее, чем неискаженные изображения. В дополнение к факторам, выявленным в ходе эксперимента Райана и Шварца, есть еще три причины, почему карикатуры могут воздействовать эффективнее, чем фотографии, – эти причины относятся только к карикатурам на людей.

Прежде всего нужно отметить, что карикатура может обойтись более компактным визуальным словарем. Иными словами, карикатура привлекает сравнительно небольшой набор черт для репрезентации гораздо большего набора лиц. (Напомним, что слово «черты» мы употребляем в широком смысле: оно применимо к тексту, речи и объектам, а не только к сугубо анатомическим областям лица, которые чаще всего подразумеваются под этим словом.) Существует как минимум три причины, почему будет достаточно относительно малого набора черт:

1. Хотя анатомические части человеческой физиогномики могут очень во многих элементах и очень во многих градациях отличаться друг от друга, некоторые из этих различий, по сути, незаметны.

2. Еще важнее того факта, что многие различия между лицами незаметны, то, что нет необходимости замечать все отличия одного лица от другого, чтобы понять: эти лица – разные. Для любого набора лиц, из которых каждое мы хотели бы быстро и уверено распознать, набор черт, необходимых для идентификации любого отдельного лица, безусловно, меньше, чем набор черт, которые реально варьируются от человека к человеку. Различия между людьми в любой группе, скорее всего, избыточны в техническом смысле этого термина (Garner, 1962), поэтому наблюдателю достаточно лишь идентифицировать популярные лица (например, глав государств, известных актеров, персонажей определенного комикса), а для такой задачи достаточно и малого визуального словаря. Из этого вытекает то, что Гарнер с коллегами продемонстрировали в связи с распознаванием и хранением абстрактных паттернов (Garner, 1963, 1966): свойства (и распознаваемость) конкретного стимула зависят от общего набора стимулов, к которому зритель его приписывает. (На мой взгляд, то же самое верно в отношении того, что обычно понимается под «эстетической ценностью», но это отдельная история – всему свое время.) Вот иллюстрация к вышесказанному: идентифицировать Моше Даяна по глазной повязке можно только в политическом контексте; в детской сказке глазная повязка будет обозначать Старого Пью, а в компании пиратов – никого конкретно.

3. Наконец, как мы видели, несообразности в изображениях нас не смущают, что невозможно в физической реальности, а это значит, что карикатурист волен выбирать черты так, чтобы каждая была близка к своей канонической форме (то есть чтобы каждая черта была примерно той формы, в какой она хранится в памяти) и чтобы паттерн, собранный из разных черт, тоже был близок к своей канонической форме, хотя таким способом ни одно лицо ни с одной точки увидеть невозможно.

Все эти факторы должны работать на то, чтобы карикатура была более понятна, чем реальное изображение на безупречной фотографии, которая стимулирует глаз точно так же, как и изображенный на ней человек. Если к тому же появится «случайная» черта физиогномического свойства, которая настолько характерна для этого человека, что позволяет его распознать, причем способом, также характерным для определенного выражения (а оно, в свою очередь, напрямую соотносится с контекстом, в котором мы должны представлять этого человека, – см.: Gombrich, 1956. Р. 344), то карикатура сможет даже изменить наше отношение к этому человеку. Таким образом, исследование характера карикатуры играет важнейшую роль в изучении того, как мы воспринимаем людей и что о них думаем, – так же, как исследование признаков глубины у Леонардо крайне важно для изучения восприятия пространства.

6. Заключение

В простейшем смысле, объект можно «представить», заменив его на любой другой объект, который проецирует в глаз зрителя тот же световой паттерн. Возникающие в связи с этим проблемы большей частью носят геометрический характер, и именно на их решение направлены рецепты Леонардо. Однако почему мы воспринимаем изображения как проекции видов, а не как холст с образами, почему мы не только терпим, но даже и требуем серьезных «искажений» или отклонений от точной проекции как в пейзажах, так и в портретах, – это, главным образом, вопросы психологии, которые часто используют для демонстрации символического и произвольного характера «визуального языка». Но даже восприятие статического изображения требует, чтобы последовательные взгляды были интегрированы во времени (как при чтении текста или просмотре кинофильма), и поэтому оно состоит в основном