Он хватает клетчатое кухонное полотенце со столешницы и вытирается, потом запускает руку в карман и достает свой мобильный. Это темно-синяя Никиа, лучшая из доступных в 2004-м, такая же как у Лили, но Конор, кажется, забыл, что здесь нет сигнала. Он поднимает ее высоко в воздухе, будто от этого она заработает, но, конечно, нет. Я смотрю, как он подходит к маленькому столику в коридоре, где раньше жил телефон. Старый розовый дисковый телефон все еще там, но бабушка не шутила, говоря, что перестала платить по счетам. Она хотела тишины и покоя, и я полагаю, она получила желаемое, потому что телефон не работает. Меня успокаивает тот факт, что Конор очевидно намерен вызвать полицию, хоть и не может этого сделать.

Возле телефона, раньше звонившего беспрерывно, стоит снимок меня с сестрами. Большинство звонков были от их школьных друзей, желающих пообщаться на каникулах, или от напарников по учебе Роуз, или от парней Лили, но иногда звонил мой отец из того или иного города в перерывах между репетициями и выступлениями. Он никогда не разговаривал дольше нескольких минут – в те дни звонки на дальние расстояния стоили целое состояние – и ему никогда не требовалось много времени, чтобы попросить у бабушки денег. Иногда ей звонили издатели, а ее агент всегда звонил поздравить ее с днем рождения. Но я помню один Хэллоуин, когда телефон зазвонил и я была единственным гостем на праздновании. Звонок был от Конора. Полагаю, мне было пять или шесть лет. Бабушка только что задула все свои свечи на торте – их было много, даже тогда – и мы собирались есть перевернутый ананасовый торт с «Энджел Делайт»[8]. Воспоминание о том звонке такое отчетливое, будто это произошло вчера, а не больше двадцати лет назад.

– Алло, – сказала бабушка, беря трубку с широкой улыбкой, ожидая, что кто-то звонит ей с поздравлениями. Улыбка тут же сползла с ее лица. – Все будет хорошо. Ты молодец, что позвонил мне. Оставайся на месте, я скоро буду.

– Кто это был? – спросила я.

– Конор. Что-то случилось, мне нужно отправиться туда, – сказала бабушка, ища свою сумку. Она всегда ее теряла, хоть та и была яркой и огромной. Сумка, сделанная из розовых и фиолетовых лоскутов, была старше меня. Бабушка покачала головой, ища ее, и ее белые кудри будто затанцевали. Я задумалась, будут ли мои волосы выглядеть так же в будущем. Потом я вспомнила, что никогда не дорасту до седых волос, и от этого мне стало так грустно. Странно, что такие мелочи раньше меня расстраивали. Большинству людей не хочется поседеть, но в тот момент я этого хотела. Может, люди бы прекратили все время жаловаться на старение, если бы боялись, что этого никогда не произойдет. Найдя сумку, бабушка положила в нее деревянную скалку.

– А мне что делать? – спросила я, боясь оставаться одной в Сиглассе.

Бабушка уставилась на меня, будто я что-то не так сказала: – Дейзи Даркер, тебе небезразличен Конор? – Я кивнула. – Хорошо, я рада это слышать. Заботиться о людях важнее, чем просто любопытствовать. Когда кто-то небезразличный тебе оказывается в беде, ты изо всех сил пытаешься помочь. А значит, ты отправляешься со мной. Так что обувайся и двигаем.

– А как же твой праздничный торт? – спросила я.

– Ну, мы возьмем его с собой. Конора нужно немного подбодрить.

Спустя десять минут, преодолев путь к скале, когда вода уже быстро прибывала, мы взобрались по каменистой тропе в промокшей обуви и носках. На вершине скалы за песчаными дюнами стоял древний сарай, где бабушка хранила свое единственное транспортное средство. Это был старый велосипед с большой плетеной корзиной, привязанной сзади, что, когда я теперь об этом думаю, не могло быть законным. Я забралась в корзину и бабушка уселась на сиденье, повесив сумку на ручку.

Бабушка крутила педали быстрее, чем я могла представить, вдоль прибрежной дороги, пока мы не очутились у коттеджа Конора, стоящего примерно в миле от бухты Блексэнд. Это было просто ветхое бунгало с двумя спальнями на каменистой полосе побережья. Одно из окон было треснутым, а голубая краска на двери облупилась. Они переехали сюда после смерти мамы Конора, и здание было таким же нелюбимым и заброшенным, как двое людей, живущих в нем.

Мы не постучали, не было нужды, потому что дверь была открыта.

Я никогда раньше не была внутри – Конор всегда навещал нас, не наоборот – и меня шокировало увиденное. Думаю, нас обеих. Входная дверь вела прямо в маленькую гостиную, полностью захламленную. Ранее белая тюль была грязно-серой, и когда бабушка включила свет, дом оказался еще хуже, чем выглядел в полумраке. Старый зеленый диван на середине комнаты покрывали продавленные подушки, а на обивке виднелись дыры. На журнальном столике возвышались горы грязных чашек и тарелок, пустые коробки из-под пиццы и скомканные банки пива валялись по всему запятнанному ковру. Рамки с фотографиями, которые, вероятно, висели на ржавых гвоздях – валялись разбитыми на полу. На всех был запечатлен Конор с родителями до смерти матери. Сломанная счастливая семья. Куда ни посмотри, везде валялись куски стекла и мусор. Конор сидел в углу, прижав колени к груди.

– Где он? – спросила бабушка.

– В спальне, – прошептал Конор, не поднимая глаз.

– Оставайся с Конором, – сказала мне бабушка. – Будь с ним так добра, как хотела бы, чтобы отнеслись к тебе, если бы ты чувствовала себя сломленной. – Потом она достала скалку из своей розово-фиолетовой сумки, и то, как она ее сжимала, дало мне понять, что она явно не собиралась что-то испечь. Я хотела быть доброй с Конором, и я знаю, как это – ощущать себя сломленной, но я пошла за бабушкой, хоть и знала, что не должна. Любопытство сгубило не только кота.

В спальне было темно и дурно пахло. Пол усеивали кучи одежды, а грязный мужчина лежал на кровати с закрытыми глазами. Пустые пузырьки из-под таблеток валялись возле него на заляпанных простынях. Бабушка уронила скалку и вызвала скорую, воспользовавшись телефоном на тумбочке.

Он не умер, просто хотел этого. Хоть я была очень маленькой, мысль, что кто-то может быть настолько несчастным, делала меня невыносимо грустной. Когда милые врачи забрали отца Конора в больницу, мы втроем съели праздничный торт бабушки. Теперь это кажется мне странным поступком. Мистер Кеннеди выжил, а бабушка заплатила за его реабилитацию.

– Все мы иногда чувствуем себя сломленными, и если ты можешь помочь кого-то склеить, всегда нужно попытаться, –