Думаю, отец Конора был немного похож на меня. Но его сердце было сломанным не с рождения, а разбилось, когда его жена умерла. Конор говорил, что до этого он вообще едва пил и был счастливым. Все они были.

Конор какое-то время жил в Сиглассе, и мы втроем – он, я и бабушка – провели неделю, убирая их с отцом коттедж. Мы вычистили весь мусор и вымыли все, что можно. Бабушка свернула старый ковер, отполировала полы, покрасила стены – снаружи и внутри – и купила новые подушки и постельное белье. Она всегда считала, что если имеешь возможность изменить чью-то жизнь, ты можешь изменить и самого человека. Бабушка поставила свежие цветы в каждую комнату, забила холодильник и морозилку едой, прежде чем отец Конора вернулся. Она даже заплатила за такси, чтобы мы забрали его из реабилитационного центра. Мне он показался другим человеком: в чистой одежде, без его ужасной бороды, и от него не воняло сигаретами и выпивкой.

– Вы уверены, что вы папа Конора? – спросила я в машине, и все рассмеялись, хотя я не шутила.

– Спасибо, – сказал он, когда мы вошли в бунгало и он увидел, сколько работы мы проделали, превратив это место в дом. – За все. Чем я могу вам отплатить?

– Просто оставайтесь здоровым, – ответила бабушка.

Тогда она пожала ему руку, поцеловала Конора в щеку, и мы оставили их, чтобы они попытались снова.

– Все заслуживают второго шанса, – сказала бабушка, когда мы остались одни.

– Даже плохие люди? – спросила я.

– Все, кого ты знаешь, одновременно плохие и хорошие, это часть человеческого существования.

Думаю, тогда я была слишком маленькой, чтобы это понять.

– Можешь принести еще спичек вместе с дровами? – окликает Лили, высовывая голову из-за двери гостиной и вырывая меня из прошлого в настоящее, что расстраивает меня еще больше.

– Думаю, вам нужно это увидеть. Всем, – отвечает Конор.

Лили цыкает – одна из многих вредных привычек, унаследованных ею от матери – затем говорит Трикси оставаться на месте, пока остальные женщины присоединяются к нам на кухне.

– Где бабушка? – спрашивает моя мать, таращась на пол.

– Вот именно, – говорит Конор, и мы все переглядываемся. – Кто-нибудь ее двигал?

Все качают головами.

– Ну, кто-то оставил кассету и записку на кухонном столе, – говорит он. – Слова сами себя не пишут.

Нэнси берет клочок бумаги и зачитывает вслух.

– «ПОСМОТРИ МЕНЯ»? – говорит Лили, беря кассету и читая приклеенные к коробке буквы. Она тут же ее откладывает, словно она может навредить ей. – Что это? Извращенная версия «Алисы в Стране чудес»?

– Кто знает, но это еще не все, что здесь изменилось, – говорит Роуз и мы поворачиваемся посмотреть, что она разглядывает на стене. Поэма, выведенная мелом, все еще там, но четыре строки вычеркнуты.

Бабуля Дейзи Даркер хоть старше,

                             но не мудрее их.

От ее завещания всех замутило,

                             этим смерть она себе заслужила.

Отец Дейзи Даркер всю жизнь

                             под свою песню плясал.

Его эгоизм, его пианино,

                             свели его в гибельную трясину.

– А это что значит? – говорит Лили, смотря на нашу мать.

– Почему ты меня спрашиваешь?

– Ты была здесь одна, делая чай. У кого еще было время все это сделать?

На секунду Нэнси выглядит смущенной, но быстро приходит в себя.

– Думаю, ты вспомнишь, что каждый в какой-то момент выходил из гостиной. Роуз ходила на причал – и обнаружила пропажу лодки – ты ходила за свитерами наверх, Конор вышел за дровами – может, он передвинул тело… – говорит она.

– Или, может, это сделал Фрэнк, – говорит Конор, понизив голос. – Он очень расстроен и много выпил. Может, он вычеркнул свое имя чтобы…

– Чтобы мы все решили, что он убил бабушку? – перебивает Лили. – Зачем убийце подставлять себя самого?

– Чтобы вы признали вероятность совершения преступления этим вечером и что вашу бабушку могли убить? – отвечает Конор. – Насколько я вижу, у каждого из вас был мотив, потому что вам нужны ее деньги и вас взбесило, что вы не получите ни пенни больше. Вы все здесь из-за денег. У ветклиники Роуз финансовые трудности, оркестр Фрэнка нынче стоит больше, чем зарабатывает, у Нэнси кончились деньги, полученные при разводе, а Лили всегда высасывала средства из родственников…

– А ты почему здесь? – спрашивает Лили.

– У меня на это свои причины.

В своих причинах нет ничего плохого, если только они на самом деле не являются чужими. Мне хотелось бы это озвучить, но я никогда не была такой смелой, как люди, напрямую высказывающие свои мысли.

– Достаточно, Конор. Ты не знаешь Фрэнка так хорошо, как мы. Он был моим мужем и все еще их отец. Но я все же считаю, что нам нужно с ним поговорить, – говорит Нэнси. Она направляется к музыкальному залу. – Вместе, – добавляет она, когда никто не идет следом.

Музыка становится громче с каждым нашим шагом к двери.

Моя мать тихо стучит: – Фрэнк?

Ответа нет, поэтому она стучит снова, но пианино продолжает играть. Нэнси дергает ручку, но дверь заперта.

– Отойдите, – говорит Конор и мы слушаемся. Только Лили смеется, когда он пытается выбить дверь с разбега и проваливается. Тогда Роуз удивляет всех точным ударом ноги, распахивающим дверь. Но ничто не шокирует, как увиденное нами в комнате.

Пианино все еще играет, потому что это одно из тех, которые могут играть сами.

Мой отец лежит на полу под ним, держа пустой стакан в левой руке. Его дирижерская палочка сломана пополам и привязана к его правой руке красной лентой. Его глаза широко открыты и, похоже, его стошнило кровью.

Я чувствую онемение, тошноту, растерянность.

Но я уверена в одном: мой отец мертв.

Фрэнк

Отец Дейзи Даркер всю жизнь

                                     под свою песню плясал.

Его эгоизм, его пианино,

                                     свели его в гибельную трясину.

В неожиданном браке трех дочерей он породил.

Но интереса к семье лишившись,

Фрэнк по миру колесил.

Оркестр был его настоящей любовью,

                                     и он думал, они его тоже любили.

Но его безработные музыканты

                                     хотели лишь работы и прибыли.

Расстроившись, что его музыку никто не играл,

Фрэнк продолжил стараться,

                              хоть бессмысленно было пытаться,

                                     он все равно признания желал.

Пока его любящая семья была покинута и одинока,

Нельзя