Арджун приказал себе не реагировать. Он должен сохранять спокойствие и все как следует обдумать. Если он бросится к ней на помощь, не придумав план, то все будет без толку. Нельзя показать, что они знакомы, пускай и мельком. Если все поймут, что они знают друг друга, то издевки вообще никогда не закончатся. Арджуну не впервой, переживет. В конце концов, он справлялся с жестокостью фейри почти всю жизнь. А если случится что-то на самом деле ужасное, он всегда может обратиться к матери, попросив защиту. Пусть они не особо ладили и не общались в последнее время, но она же все-таки мать. Оставалось надеяться, что это все еще что-то да значит.

Однако у Филиппы тут совершенно никого нет. Смертная вроде нее – особенно с такой хорошей, доброй и честной душой – не продержится в Сильван Уайль долго. Лучшим, на что ей остается рассчитывать, будет быстрая смерть, минимум боли и мук, если это вообще возможно.

Последний смертный, которого держали рабом в Летнем королевстве, был вынужден играть роль палача. После двух лет, проведенных с тупым ножом в руках и гоняясь за бешеными крылатыми пикси и говорливыми доккаеби [52], тот бедняк в итоге зарезал сам себя.

От ран, нанесенных тупым лезвием, он умирал целых три дня.

Его боль веселила фейри. Подобными представлениями они наслаждались больше всего на свете. Они обожали играть с кем-то слабее них, точно жестокий мальчишка, который наводит стеклышком луч солнца на муравья. Они обожали наблюдать за беспомощными смертными, которые раздирали сами себя на части.

Арджун сглотнул. Он изо всех сил пытался не слушать охваченный паникой голос Филиппы. Пытался игнорировать страх, сдавливающий грудь. Игнорировать гнев, наполняющий легкие.

«Тоска. Абсолютная тоска».

Арджун опустил плечи, сунул руки в карманы, натянул на лицо беззаботную усмешку.

Что же делать? Перед глазами пронеслись возможные варианты развития событий, и каждый из них приводил его лишь в больший гнев. Вероятно, единственное, что в его силах…

– Пожалуйста! – снова завизжала Филиппа, когда один из придворных полоснул ее по руке, отчего рукав наряда отпал, а на коже выступила тонкая струйка ярко-красной крови. – Кто-нибудь, помогите! Пожалуйста!

Холодный смех теперь тек со всех сторон рекой, точно вино. Другой придворный швырнул в Филиппу перезрелым фруктом, и тот угодил в ее нефритово-зеленую юбку, а сок, пропитавший ткань, сочетался с цветом крови на ее руке.

Арджун сжал и разжал пальцы, не поднимая рук. Поиграл желваками. Он закрыл глаза, приказывая себе придумать какое-нибудь решение проблемы. Какой-то придворный оттолкнул его, чтобы получше увидеть происходящее. Арджун развернулся, поймав равновесие за миг до того, как упасть, и с гневом уставился на виновника.

И в это самое мгновение его взгляд вместо придворного замер на Филиппе Монтроуз.

В первую секунду Арджун не видел ничего, кроме нее. Кроме ее трясущихся рук и дрожащих губ. Кроме ее платья, разорванного вдоль лифа и рукавов, и юбки, порванной так, будто стая бешеных ворон напала на нее, не оставив ничего, кроме корсета и подъюбника. Филиппа пристыженно прижимала к себе лохмотья платья, изо всех сил пытаясь сохранить честь и достоинство, и при виде этого кровь в жилах у Арджуна вскипела.

Он знал, каково это – чувствовать себя беззащитным. Знал слишком хорошо.

Голубые глаза Филиппы округлились, когда она его узнала, умоляюще уставились на него. Она верила, что он – единственный, кто мог бы положить конец жестокости остальных придворных.

Арджун едва заметно покачал головой.

У него все еще не было плана действий. Не говоря ни слова, он попытался сообщить ей, что нужно потерпеть еще чуть-чуть.

Филиппа прикусила губу, сжимая крепче разорванное платье.

Гнев вспыхнул у Арджуна в груди от одной лишь мысли о том, как сильно ей сейчас страшно. Он вспомнил историю из Махабхараты [53], которую отец рассказывал ему, когда он был маленьким, где Дурьодхана оскорбил Драупади тем, что попытался сорвать с нее одежду на глазах у присутствующих. Драупади обратилась за помощью к богу Кришне, который сделал длину подола ее сари [54] бесконечной, так что ее невозможно было раздеть.

Спустя столько лет Арджун не помнил все детали этой истории. Однако он помнил, что все закончилось на торжественной ноте – местью. Что все, кто видел попытку обесчестить Драупади, погибли жуткой смертью на поле битвы. Бхима, один из героев Махабхараты, так рассердился, что поклялся разбить грудь виновнику и выпить кровь прямо из его разбитого тела.

Арджуну всегда нравился Бхима.

– Этот маленький милый цветочек ждет не дождется, когда ему оборвут лепесточки, – сказал лорд по имени Мирак и в тот же самый момент содрал шпильку с волос Филиппы Монтроуз. Локон ее светлых волос рассыпался по плечам.

Филиппа вздрогнула, сжимая разорванное платье еще крепче. Разнеслась новая волна смеха. Леди, лица которой Арджун не видел, выдернула из волос Филиппы еще одну шпильку.

– Нет! – вскричала Филиппа, и еще один золотистый локон упал ей на щеку. Слезы блеснули у нее на глазах.

Арджун сделал шаг вперед. Если она закричит снова, он не выдержит, и тогда ему конец.

Фейри вокруг подходили к ней все ближе, смеясь все громче.

Филиппа зажмурилась.

– Мистер Десай! – закричала она. – Пожалуйста, помогите мне!

Все мы здесь не в своем уме

«ПРИКЛЮЧЕНИЯ АЛИСЫ В СТРАНЕ ЧУДЕС», ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ

Пиппа испытывала страх и прежде.

Когда она была совсем маленькой, ей часто снились кошмары. Снились мрачные сны о том, как она теряется в темном лесу. Как она лежит на спине на одеяле из мха, а на грудь ей давит огромный деревянный ящик с невесть чем внутри. Со временем грудь Пиппы все уменьшалась и уменьшалась, потому что ящик становился все тяжелее, пока ей не начинало чудиться, что тот задавит ее, впечатав в землю.

Эти ночные кошмары становились лишь страшнее, когда положение ее семьи ухудшилось. За много лет Пиппа стала хорошо знакома с демоном страха, особенно когда поняла, что ей нужно сделать, чтобы спасти родных. Отца необходимо было остановить, пока его угрозы и пороки не уничтожили жизнь ее родных настолько, что ничего уже нельзя было бы исправить.

Пиппа сделала то, что было необходимо, чтобы спасти младших брата с сестрой.

И ее самый страшный страх, казалось, миновал, когда она осознала, что ей придется покинуть Лидию и Генри, оставив их в Англии. Когда она осознала, что, чтобы создать для них хорошее будущее, ей придется причинить