Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Марта, сейчас же перестань, ты так окосеешь. У тебя еще будет возможность меня рассмотреть. А пока сделай одолжение, улыбнись гостям, — шипит Данилевский мне в ухо.
— Откуда вы знаете? — спрашиваю потрясенно, — у вас что, в ухе перископ?
Он не отвечает, лишь указывает глазами вперед. Поворачиваю голову и вижу широкую стеклянную панель, в которой отражаемся мы и огромная люстра за нашими спинами.
Ярко вспыхиваю и с возмущением выдергиваю руку. Мог бы сразу сказать, а не стебаться.
Но Давид держит крепко, широко улыбается окружающим и прикладывается губами к кончикам моих пальцев. Я оставляю свои попытки отобрать руку и выдыхаю.
Зачитывают поздравление Давиду и Марте Данилевским, и пока я шокировано пытаюсь осознать, что речь идет обо мне, что Марта Данилевская — это я, меня уводят в отдельную комнату. Здесь накрыт небольшой столик, есть мягкие диваны, а следом за мной входит мама.
Вот и прекрасно, все как я хотела.
И только где-то совсем глубоко внутри плачет девочка, которая мечтала, как она в красивом свадебном платье выйдет замуж за любимого мужчину. Не сейчас. Не в этой жизни точно.
* * *
Моя отдельная комната не совсем комната, это часть зала, отделенная загородкой и полупрозрачными панелями. Я вижу гостей, вижу радостного Азата, незнакомые мужчины подходят к Данилевскому с поздравлениями. И время от времени я ловлю его странные взгляды.
Мы с мамой молчим. Говорить не о чем, уже все сказано. Ее благополучной жизни больше ничего не угрожает, а я неожиданно чувствую облегчение. Как будто я выплатила старый долг, который тяготил и мешал дышать полной грудью. А теперь не мешает.
Снова поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Данилевским. Он смотрит на меня, склонив голову и уперевшись подбородком в согнутую в локте руку. Вообще непонятный взгляд, и чувствую я себя под ним неуютно.
Опускаю голову и рассматриваю колечко, которое Давид надел мне на безымянный палец правой руки. Красивое, с бриллиантами по всему ободку и гравировкой внутри с нашими инициалами. У него такое же только крупнее. Кольца парные, вот только зачем так заморачиваться, если у нас фиктивный брак? И обязательно ли мне его носить?
— Марта, нам пора, — слышу негромкое.
Поднимаю голову — передо мной Давид.
— Как вы так тихо подъехали? — вырывается у меня.
— Я тебя уже дважды окликнул, ты о чем-то слишком задумалась, — говорит он, разворачивается и трогается с места, давая понять, чтобы я следовала за ним.
А я думала, он спросит, о чем я задумалась, по крайней мере, у него был такой вид, как будто он хочет спросить.
И спросил бы, если бы был настоящим мужем. А фиктивным мужьям безразлично, о чем думают их ненастоящие жены. И я сама не знаю, почему мне от этого так грустно.
Давид въезжает в лифт, я вхожу следом. Едем на самый верхний этаж.
— А почему вверх? — спрашиваю Давида, но он не отвечает. Молча указывает на дверь, ведущую… куда?
— Мы идем на крышу?
Данилевский утвердительно кивает, я в полной растерянности следую за ним. Плечи окутывает прохладный ночной воздух, и я обхватываю себя ладонями. Давид поворачивает голову и резко тормозит.
— Подожди.
Я тоже останавливаюсь. Он стаскивает с себя пиджак и набрасывает мне на плечи.
— Ты замерзла, Марта. Оденься.
Замираю, сама не пойму почему. От пиджака пахнет дорогим мужским парфюмом, который кажется мне знакомым. Откуда, если я совсем не разбираюсь в мужских ароматах? Но я даже носом веду, торопливо вдыхая терпкий мужской запах.
— Марта, ты собираешься проводить брачную ночь на крыше? — звучит насмешливое, и я распахиваю глаза.
— Какую брачную ночь? — спрашиваю возмущенно. — У нас с вами фиктивный брак!
Он смотрит оценивающе, хочет что-то сказать, но его слова заглушает приближающийся рокочущий гул. И когда я вижу зависающую над крышей тень, не сдерживаюсь и ахаю, прижав к щекам ладони.
Глава 10
— Звезда Смерти! — вырывается у меня непроизвольно.
— Что? — Данилевский выглядит сбитым с толку, но вертолет уже приземляется на крышу, и он подталкивает меня к открывшейся двери.
Возмущенно отпихиваю его руки. Обязательно опять хватать меня за задницу? У меня еще с прошлого раза пятна не прогорели.
— Марта, прекрати, ты сейчас оторвешь мне пальцы, — перекрикивая рокот винтов, ругается муж. — Я пытаюсь тебя подсадить.
В дверях появляется мужчина в наушниках с микрофоном, наверное, пилот. Потому что кроме него в салоне больше никого нет.
Он втягивает меня внутрь, и Данилевский, наконец-то, убирает свои руки. Пилот садится за штурвал и вертолет поднимается над крышей. Давид так и сидит в своем кресле.
— Эй, послушайте, — говорю возмущенно, — вы что, хотите его здесь бросить?
— Сядьте и пристегнитесь, — говорит мне пилот и поворачивается к штурвалу.
Вертолет пролетает до края здания и опускается так, чтобы дверца была вровень с крышей. Обращаю внимание, что рядом с пилотом отсутствует кресло. Только собираюсь спросить, почему, как вижу подъезжающего к краю Данилевского.
— Только не говорите, что он сейчас… — начинаю говорить и издаю полузадушенный вскрик, закрывая лицо руками.
Не то, чтобы я за несколько часов так успела привязаться к фиктивному мужу. Но и увидеть, как он падает вместе с креслом с крыши ресторанного комплекса пока не готова. А тем временем Давид открывает часть ограждения как калитку, и въезжает прямо в салон вертолета на место рядом с пилотом.
— Марта, почему ты кричишь? — спрашивает меня Данилевский, судя по голосу, целый и невредимый.
Раздвигаю пальцы и вижу, что он развернулся ко мне вместе с креслом и теперь смотрит очень внимательно в ожидании ответа.
— Я думала, вы разобьетесь, — признаюсь, отнимая от лица руки.
— А при чем тут Звезда Смерти?
— Ну… я еще когда ваше кресло увидела, подумала… Оно больше на космический летательный аппарат похоже. А вы на Дарта Вейдера. В молодости, — добавляю поспешно, чтобы он не решил будто я сравниваю его с мужиком, который ходил несколько сезонов с металлическим ведром на голове.
— Я? На Дарта Вейдера? — брови Данилевского выгибаются красивыми дугами. Я, кажется, уже говорила, что он и сам красивый мужчина… — Значит, мой вертолет теперь Звезда Смерти.
Он запрокидывает голову и начинает смеяться. Громко и заразительно. В уголках глаз появляются слезы, но он не успокаивается.