class="p1">– Нет, не лично вами. – Коган, как настоящий актер, для большей убедительности понизил голос. – Он интересовался итальянскими моряками, которые сейчас работают в районе Новороссийска. Город еще до конца не очищен от красных войск, а они уже что-то вынюхивают.

Борису было интересно увидеть реакцию лейтенанта на его слова. Уж слишком непроницаемо было лицо этого молодого итальянца. Невольно начинаешь верить, что он просто шатается по городу и его окрестностям и собирает сплетни. Но сегодня глаза Аккарди его выдали. Когда Коган умышленно проговорился, что итальянцы, по мнению этого немца, «что-то вынюхивают», лицо лейтенант дрогнуло, глаза стали напряженными. В точку! «Вынюхивают, – с удовлетворением подумал Борис. – Чего бы ему меня вербовать!»

– А еще я с ним молодую женщину видел.

– Женщину? Какую? Как она выглядит?

– Высокая, стройная. – Коган начал не спеша, с наслаждением описывать внешность Селиверстовой. – Волосы короткие, темно-русые. Что еще? Плечи прямые, спортивные такие плечи. Может быть, она гимнастка. Вели они себя как хорошие знакомые. Не думайте, у меня глаз наметан. Если бы они были любовниками, я бы догадался. Они вели себя как друзья. Я думаю, она славянка, а он – настоящий немец, из арийцев. Холодные глаза, голову держит как барон.

– Интересно, – кивнул Аккарди. – А когда этот немец с девушкой были здесь?

– Вчера, в первой половине дня. Придут ли они еще, понравилось ли им здесь, я не понял. Может быть, они просто проездом были? О, стойте, господин лейтенант, я кажется, вспомнил, как его зовут. Девушка в разговоре называла его… Сейчас вспомнил. Известная династия немецких музыкантов! Карл Хагель и его сын Рихард Хагель. Я еще подумал, может он тоже из музыкантов? А потом решил – вряд ли. У него глаза не музыканта.

– Да, и какие же у него глаза? – усмехнулся лейтенант.

– Простите. – Коган замялся. – Как бы вам сказать. Ну, у него глаза, скорее, убийцы, чем человека из области культуры.

– А вы его боитесь, Орестис, – засмеялся лейтенант, забирая со стойки свою фуражку. – Вы трус, поэтому у вас есть все шансы выжить в этой войне!

– Ну да, – с готовностью согласился Коган. – Я такой.

Шелестов поднялся на разрушенный бруствер и медленно стянул с головы кепку. Картина была ужасающей. Почерневшая земля, вывороченные камни, бревна, разбитые в щепки. Следы окопов, следы гусениц, остатки изуродованного оружия, остовы сгоревших танков, машин, раздавленные и пробитые каски – немецкие, красноармейские. Обрывки одежды. Здесь был ад. Каким бы ты его себе ни рисовал, увидеть его в истинном свете можно было здесь, на Таманском полуострове, на Веселовском плацдарме, где сражалась и погибла бригада морской пехоты, остановившая немцев на самом опасном направлении. Они дали возможность организованно отвести советские войска на оборонительные рубежи Новороссийска. Они нанесли фашистам такой урон, что вермахт не смог дальше активно продвигаться, не смог полностью захватить Новороссийск. Не говоря уже о том, чтобы пройти берегом моря до абхазских берегов.

– Кто не видел войну, никогда не поймет, насколько она страшна, – тихо проговорила стоявшая рядом Мария. – Ведь здесь сражались не боги, не титаны, а простые люди. Но они превзошли всех.

– Когда любишь Родину, в тебе и просыпаются титанические силы, – согласился Максим. – Когда ненависть переполняет, когда защищаешь свою землю, своих близких. Французам, бельгийцам, голландцам этого не понять. Всей Европе не понять. Там война шла за владение территориями и ресурсами. Гитлер хотел покорить другие страны. И они легко сдавались. Париж, видите ли, захвачен врагом, значит, война проиграна. Гитлер даже не всю Францию оккупировал! А с нами фашисты ведут войну на уничтожение! Они на своей шкуре поймут, что такое советские люди в бою, когда они защищают свой дом!

– Что вы хотите здесь найти, Максим Андреевич?

– Не знаю, – покачал головой Шелестов. – Понять пытаюсь, имело ли смысл держать здесь боевые части? Что давала эта оборона? Продержать немцев для проведения дислокации? Возможно. Сдержать напор на этом направлении, дать возможность перевести морские базы Керчи и Новороссийска южнее? И это разумно. А если они держали здесь оборону, пока кто-то искал утерянную торпеду?

– Неужели какое-то открытие, пусть даже очень важное, стоит стольких жизней?

– Маша, ты понимаешь ценность этого изобретения? Та страна, которая будет владеть скоростной торпедой, от которой не сможет уйти ни один современный корабль, которую не успеет при приближении расстрелять ни одно судно, та страна станет владычицей морей. Она победит на море! А господство на море даст победу в войне, потому что это уничтожение вражеского флота, это прекращение снабжения по воде, это полный крах!

– Тогда нужно все силы бросить на эту разработку! – горячо заговорила Селиверстова. – Это же очевидно!

– Очевидно другое, Машенька, – грустно улыбнулся Шелестов. – Очевидно, что есть идея, очевидно, что до реализации проекта еще нужно много работать. Готовую модель могут получить через месяц, а могут через год, через десять лет. Это революционный проект, но он еще далек от реализации. Главная опасность состоит в том, что гитлеровцы могут узнать об этой идее, перехватить ее и реализовать быстрее нас. Вот что главное – не дать врагу завладеть материалами по этому проекту. В науке так: порой обычный намек выводит ум на гениальные решения. А у немцев хорошая научная школа, там есть грамотные ученые. И чтобы не дать им в руки эту идею, наша страна может пойти на большие жертвы. Насчет того, что морские пехотинцы сражались, потому что кто-то искал затопленную торпеду, – это только мое личное предположение. Я просто знаю, что в этом районе затоплено много катеров. По имеющимся сведениям, примерно штук шестнадцать. Из тех, что не могли быть отремонтированы и не должны попасть в руки врага. Может, среди них и «Катран».

– Можно осмотреть разрушенные блиндажи, – предложила Селиверстова. – Может быть, моряки спрятали там торпеду, не успели взорвать или вывезти.

– Может быть, Маша, – снисходительно улыбнулся Шелестов. – Но нам с вами вдвоем с такой работой не справиться. Да и вряд ли торпеду кто-то прятал на берегу. Она или в море, на дне, или ее уничтожили. Нам информация нужна, очевидцы. Если она цела, то, скорее всего, лежит в море.

Холм свежей рыхлой земли был братской могилой. И, похоже, не единственной здесь. Обычно для таких захоронений на поле боя используют большие воронки от авиационных бомб или снарядов большого калибра. Иногда специально взрывают фугасные заряды, чтобы образовалась необходимая яма. Не всегда есть время рыть вручную, соблюдать обряды и традиции. Бросать убитых нельзя, хотя, как бы ни было больно это сознавать, приходится отступать, оставляя тела твоих товарищей врагу. Сколько их, числящихся без вести пропавшими, а на самом деле убитых