тревоги, и горны звучали и в полночь, и после полуночи, и до полуночи, но несмотря на то, все сказанные меры были горожанам по сердцу, ибо все делалось ради общей же пользы[625].

198. Далее, горожане изъявили желание в приходе Сент-Эсташ положить начало братству Св. Андрея[626], каковой замысел осуществлен был в четверг, на IX день июня месяца[627], при том, кто каждый, каковой желал принять в том участие, украшал себя венком из алых роз[628]. И столь много парижан пожелало к тому примкнуть, что начальствующие над братством позднее говорили и утверждали, будто изготовлено загодя было LX дюжин таковых венков, но все они разошлись по рукам еще до XII часов [дня], при том, что монастырь Сент-Эсташ забит был людьми, и почти все они равно духовные или прочие, увенчаны были венками из алых роз, и в монастыре стоял запах столь приятный, словно его целиком омыли розовой водой[629].

199. Далее, на той же неделе руанцы попросили помощи у парижан, посему к ним послано было IIIc копейщиков и IIIc лучников, дабы выступить против англичан[630].

200. Далее, в следующее за тем воскресенье, на XII день июня, около XI часов вечера, подняли тревогу у ворот Сен-Жермен [как то часто случалось и ранее][631], таковая тревога была подхвачена теми, кто стоял у ворот Борделль. Тогда же народ повалил к площади Мобер, и к окружающим ее [улицам], после чего живущие на этом берегу, в предмостье, [как то] возле Крытого Рынка и Гревской площади[632], а потом и прочие, из всего города целиком, бросились к вышеназванным воротам, но нигде не обнаружили никакой опасности, каковая могла бы побудить к тревоге. Тогда же поднялась Богиня Раздора, за каковой неотступно следовал Дурной Совет, и разбудила Гнев неистовый, и необузданное Желание и Ярость и Месть,, каковые немедля вооружились всем, чем только могли, весьма низким способом вышвырнув прочь и Разум и Справедливость, и Благочестие и Сдержанность. Когда же Гнев и необузданное Желание прознали, что толпа склонила к ним слух, они еще более распалили в [толпе] жажду мести, и внушили ей мысль отправиться ко Дворцу, каковой принадлежал короне[633]. Тогда же Гнев, порождающий безумие, осыпал им головы своим пылающим семенем, отчего толпа в своем неистовстве забыв всякую меру, взломала запоры и двери, и проникла в тюрьмы, располагавшиеся в сказанном Дворце, в полночь, в час, каковой чреват любыми неожиданностями, застающими человека врасплох. Неистовое Желание, бывшее их предводителем, шествовало впереди со знаменем в руках[634], его же сопровождали Предательство и Месть, каковые подняли все вместе неистовый крик «Убивайте, убивайте мерзких предателей арманьяков! Я отрину Бога, ежели кто из них этой ночью вымолит себе жизнь!» И тогда же Безумие неистовое, и Убийство и Резня принялись резать, убивать, умерщвлять, забивать словно скот, всех каковых удавалось обнаружить в тюрьме, убивать без пощады, не разбирая виновных и невинных, неведомо, по праву или без такового[635]. И неистовое Желание заткнуло за пояс полы [своего одеяния], и вместе с отпрысками своими Мародерством и Грабежом, каковые срывали убитых или умирающих все бывшее на них платье, вплоть до того, что неистовое Желание не гнушалось лишить их даже брэ, ежели те можно было продать хоть за четыре денье[636], каковые деяния, из всех, бывших на свете, следует по праву счесть величайшими по своей жестокости и бесчеловечности, противнейшими совести христианина. Едва лишь Убийство и Резня закончили свое дело, неистовое Желание, Гнев и Месть в душах людей, побудили повсюду уродовать и калечить мертвых, избивая их всевозможным оружием, и ко времени примы[637], множество трупов оказалось изрезанными и исколотыми до таковой степени, что невозможно стало их узнать, этой же участи избежали коннетабль и канцлер, каковых узнали и убили прямо в постели[638]. Затем же, по внушению сказанных божеств, как то Гнева, неистового Желания и Мести, толпа в безумии своем вломилась в прочие тюрьмы Парижа, как то Сент-Элуа, Малый Шатле, Большой Шатле, Фур д’Эвек, Сен-Маглуар, Сен-Мартен-де-Шамп, в Тампль, и везде поступала таковым же образом как во Дворце[639]. В эту же ночь никто не отваживался поднять голос в защиту Разума и Справедливости, ни осведомиться, в какое [узилище духа] были заперты таковые, ибо Гнев окружил его рвом столь глубоким, что сказанной ночью, ни последовавшим за тем днем невозможно было их доискаться. Ежели прево Парижа и сеньор де Л’Иль Адам порывались обратиться к толпе, и воззвать к Состраданию, Справедливости или Разуму, Гнев и Безумие отвечали устами людей «Пусть замолкнет, сир, скучное Божество, призывающее к этим вашим Справедливости, Состраданию и Разуму. Да будет проклят Господь, ежели он питает жалость к этим мерзким предателям, арманьякам, продавшимся англичанам, каковые заслуживают ее не более чем псы! Ибо по их вине королевство Французское отныне ввергнуто в пучину хаоса и разрушения!»[640].

201. Далее, как то [доподлинно] известно, еще до X часов дня перед всеми названными тюрьмами их всех свалили в кучи, словно баранов или псов, притом, что никто не испытал к ним ни малейшего сострадания, но все твердили «Поделом, ибо они нашили мешков, дабы топить и нас и наших жен и детей, и знамен для короля английского, и его рыцарей, дабы таковые знамена укрепить над воротами Парижа, после чего сдать город англичанам[641]. Они же приказали изготовлять красные кресты, и наделали таковых более XXXc, дабы укреплять их на дверях, отличая кого следовало убить а кого оставить в живых[642]. И черт побери, не говорите нам более о них, ибо клянемся кровью Господней, вам с нами не совладать!»

Когда же прево увидел, что они до таковой степени разгорячены ложным Гневом, увлекавшим их за собой, он более не отважился поднять голос в защиту [Разума], Сострадания или же Справедливости, и сказал им: «Друзья мои, поступайте так, как сочтете нужным[643].» Тогда же они направились к вышеназванным тюрьмам, и ежели какая тюрьма оказывалась слишком прочной, и в таковую не удавалось вломиться немедля, ее поджигали, и бывшие внутри задыхались в дыму или же в величайших муках гибли в огне. И во всех парижских тюрьмах, за исключением Лувра, в каковом обретался король, не осталось ни единого заключенного, каковой не закончил бы жизнь от меча или же огня. Таковым же образом с полуночи и до XII часов следующего за тем дня умерщвлено было