той причине, что в Париже за все приходилось платить дорогую цену, и над арманьяками, каковые продолжали рыскать вокруг Парижа, не одержано было ни единой победы; тогда же убивали и умерщвляли всех, о каковых известно было, что они держат сторону сказанных арманьяков, носящих перевязь. Народ же, словно одержимый безумием, бросился к Шатле, и принялся штурмовать тюрьму, те же, кто обретался внутри, понимая, каковая судьба ждет их всех и в особенности арманьяков, защищались весьма отважно, швыряя в нападавших камни и черепицу [с крыши], таковым образом желая сохранить или же продлить свою жизнь[696]. Но все их старания потеряны были втуне, ибо парижане со всех сторон окружили Шатле осадными лестницами, и сломили их оборону, и ворвались внутрь, и всех, каковых там сумели обнаружить пронзили мечами, большую же часть из них выбросили наружу, прямо в руки народа, каковой дожидался внизу и добивал их без всякой пощады, нанося до сотни и более смертельных ран, ибо по их вине людям случилось претерпеть весьма жестокие страдания, ввиду того, что никакой товар не мог попасть в Париж, не будучи обложенным пошлиной вдвое превышавшей его цену, из ночи же в ночь приходилось нести бессонную стражу с фонарями и факелами по всем улицам и у ворот, и платить за солдатский постой, и за все отдавать втридорога, по вине сказанных мерзких арманьяков, носящих перевязь, ибо они удерживали в своих руках множество добрых городов по соседству с Парижем, как то Санс, Море, Мелён, Мо-ан-Бри, Креси, Компьень, Монлери и множество иных замков и крепостей, где творили все возможные злодеяния, каковые можно было совершить или же измыслить. По их же вине мученическую смерть приняло больше людей, чем то случалось во времена худших гонителей христианства как то Диоклетиана[697] или Максимина[698], и прочих, каковые в Риме подвергли мучениям множество святых обоего пола, но все злодеяния, каковые им довелось совершить не шли ни в какое сравнение с тем, что творили сказанные арманьяки, носящие перевязь, и Господь тому свидетель — и по названной же причине народ воспылал к ним столь жестокой ненавистью, как о том сказано выше.

221. Далее, пронзив мечами в сказанном Шатле всех, кого только могли обнаружить, они отправились в Малый Шатле, в каковом им оказано было весьма отчаянное сопротивление, но все усилия [защитников] пропали втуне, ибо все они были перебиты как то ранее случилось в Большом Шатле, и далее народ поднялся дабы идти к замку Сент-Антуан[699]. Тогда же к ним вышел герцог бургундский, желая успокоить их разумными словами, но все его усилия пропали втуне, ибо они, словно одержимые безумием, бросились штурмовать замок и пробили брешь в воротах, и забросали защитников камнями, никто не наверху не осмеливался показаться, ибо его сейчас же засыпали дождем стрел и каменных ядер, каковое дело было столь же ужасающим сколь и поразительным, в то время как герцог бургундский, каковой весьма скорбел, видя все происходящее, со всей поспешностью направился к ним в сопровождении множества знатных сеньоров и латников, дабы уговорить их прекратить штурм, предоставив все дело бывшим с ним. Они же, не испытывая ни малейшего почтения ни к нему самому ни к сопровождавшей его свите, требовали, чтобы узников перевели в Шатле, и никаким иным образом не позволяли себя уговорить, объявляя что в противном случае сказанные узники выкупят себя за деньги, после чего их тайно выведут прочь из города, они же после того совершат куда более зла чем раньше[700], и посему сказанные мятежники желают немедля заполучить их в свои руки. Герцог же бургундский, видя как поворачивается все дело, и веря, что ежели выдать узников, им не сделают ничего дурного, заявил, что готов осуществить требуемое, при том, что сопровождать их в Шатле будут его же люди, всего же узников насчитывалось тогда около XX человек[701]. Однако же, оказавшись рядом с Шатле, они были весьма изумлены, ибо там обнаружили скопление народа столь великое, что не в силах были отстоять узников, последних же умертвили, нанеся им более сотни ран[702]. Там полегли V рыцарей, все важные персоны, как то Ангерран де Марконье с сыном[703], первый камергер нашего короля и господина, монсеньор Эктор Шартрский[704], и множество иных, Шарло Пупар, королевский казначей[705], старик Таранн[706] и один из его сыновей, каковым делом герцог бургундский был весьма удручен, но притом не решился ничего предпринять [касательно случившегося].

222. Покончив с резней, они сразу же направились к Бурбонскому отелю[707], и убили еще нескольких пленников, и там же обнаружили в одной из комнат бочонок, доверху наполненный капканами а также большое знамя или же штандарт, на каковом изображен был дракон, изрыгающий кровь и огонь[708]. Сказанная же находка разъярила их еще больше прежнего; они же принялись носить это знамя с собой по всему городу, бегая с обнаженными мечами, вопя: «Вот вам знамя, каковое король английский отправил мерзким арманьякам, дабы им возвестить об участи нам приготовленной!» — хотя к подобному мнению у них не было никаких оснований[709]. Вопя таковым образом, они показали его всем, кому только могли, и покончив с тем, принесли герцогу бургундскому, и убедившись в том, что он его увидел, не говоря более ни слова, бросили [сказанный штандарт]на землю, и топтали его ногами, и разорвали в клочья, каждый, кому достался таковой клочок, наколол его на острие своего меча или оконечность топора[710].

223. Далее, в ту ночь они не сомкнули глаз и безустанно спрашивали, не ведает ли кто о [скрывающихся] арманьяках, и ежели находили таковых, то немедля их убивали и обрекали смерти, и раздетыми донага выбрасывали на мостовую.

224. Далее, в следующий за тем понедельник, на XXII день августа, нескольких женщин объявили виновными, и тут же убили и выбросили на мостовую, раздев до нижних рубашек[711], в каковом деле более всех усердствовал парижский палач. Среди названных женщин одна была в тягости и отнюдь не провинилась в сказанном преступлении, каковое дело он сам признал несколькими днями позже, будучи схваченным а заключенным в Шатле вкупе с двумя своими сообщниками[712], их же [всех] обезглавили тремя днями позднее. Тогда же прежний палач объявил новому палачу[713], каковым образом им следует рубить головы, после чего ему развязали руки, и приказали установить деревянную плаху, на каковую ему предстояло положить голову