возьми за счет заведения. Мне очень, очень жаль. — Я качаю головой, пока она продолжает рассыпаться в извинениях.

— Честно, это была не ты. Клянусь. Сегодня я просто летаю в облаках. Я плачу за свой завтрак. — Я заставляю себя рассмеяться, пытаясь заверить ее, что со мной все в порядке и что не собираюсь требовать, чтобы ее уволили или что-то в этом роде.

— Ты уверена? — спрашивает она, паника все еще наполняет ее широко раскрытые глаза. Я узнаю этот взгляд, эту реакцию, и мое сердце наполняется печалью. Этого достаточно, чтобы отвлечь меня, успокоить мое сердце, чтобы я могла сосредоточиться на ней и заверить ее, что я не собираюсь срываться.

— Клянусь. И смотри, мне даже не больно, — говорю я, показывая ей руку. — Я в порядке, у нас все в порядке. Никакого вреда, никакого фола. — Кладя руки ей на плечи, я заставляю ее замолчать, просто чтобы убедиться, что она видит, что я серьезна. — Все в порядке.

Она делает глубокий, хриплый вдох и кивает.

— Хорошо.

Кивнув, я отпускаю ее, зная, что, хотя прикосновения могут помочь, нежелательные прикосновения могут причинить не меньше вреда. Я беру у нее свой кофе и бублик, сохраняя теплую улыбку на лице, чтобы попытаться показать ей, что я не представляю для нее угрозы.

— Хорошо.

— Извини, мне просто очень нужна эта работа. — Ее улыбка немного кривовата, и она замыкается в себе, как будто пытается казаться меньше, вся та яркая личность, которую я видела в те несколько раз, когда была здесь, сдувается как шарик.

— И я не собираюсь делать ничего, что могло бы поставить это под угрозу. Обещаю. Ты в порядке? — Мой вопрос осторожный, потому что я знаю, как легко это скрыть, и, как по маслу, я наблюдаю, как ее яркая маска надевается обратно.

— Я в порядке, глупышка. Это ты пролила горячий кофе. — Она отмахивается от меня и направляется обратно к грузовику, но я отступаю в сторону, так что по-прежнему оказываюсь перед ней.

Я позволяю своей собственной маске соскользнуть, и я знаю момент, когда она видит мою боль, как будто это отражение, потому что она втягивает воздух и делает паузу.

— Если ты не в порядке, я буду здесь довольно часто, и я знаю, что иногда легче поговорить с незнакомцем.

Она кивает, но больше не говорит ни слова, поэтому я позволяю ей взять себя в руки, надеваю свою собственную ‘внешнюю’ маску и отодвигаюсь в сторону, чтобы она могла вернуться в грузовик. Как только она оказывается в витрине, она делает хватательное движение рукой в мою сторону.

— Передай мне обратно свой рогалик, он уже остыл.

— Возьми с меня вдвое больше, — говорю я, не выпуская свой бублик, пока она не согласится. Я обязательно касаюсь своей карточки, проверяя, что там указана дополнительная плата, прежде чем вручаю ей бублик, который держу в руке.

Мне, возможно, есть о чем беспокоиться, и парень, который мог наблюдать за мной, а мог и нет, определенно занимает первое место в этом списке, но знание того, что я помогла ей сегодня, пусть и немного, заставляет меня чувствовать себя легче. Я не могу не задаться вопросом, не поэтому ли Томми помогает мне так сильно. Потому что я чертовски уверена, что ничего не могу с собой поделать, но она? Ей я, возможно, смогла бы помочь.

И в этом есть что-то волшебное.

Я в ужасе смотрю на Йен, когда мы стоим с четырьмя другими девушками из Адского пейзажа возле бара, который, по их мнению, был отличным местом для того, чтобы пойти после ужина и коктейлей, которые мы только что выпили — что, по общему признанию, было самым веселым за всю мою жизнь, и это единственная причина, по которой я согласилась продолжить вечер, несмотря на среду, — и сожалею обо всех своих решениях.

— Караоке? — Слово слетает с моих губ, как будто я только что выругалась или что-то в этом роде, потому что серьезно. Караоке?

Я не пою на публике. Это специальное маленькое шоу предназначено для моего душа и только для меня.

— Да ладно тебе! — умоляет Йен. — Караоке — это весело, к тому же никто не говорил, что ты должна петь.

— Поклянись всем, что тебе дорого, что ты ни при каких обстоятельствах не будешь принуждать меня к выходу на сцену. — Мое лицо невозмутимо, и я заставляю ее сделать это, потому что это ни за что на свете, я не собираюсь петь.

— Ладно, не порти веселье. У нас только одно правило. Никто ничего не записывает на девичнике.

Остальные, которые, по-видимому, являются девушками, с которыми Йен ближе всего знакома в Адском пейзаже, которые также работают внизу, энергично кивают.

— То, что происходит на девичнике, остается на девичнике, — торжественно говорит Белль, красивая миниатюрная девушка, которая выглядит так, словно могла бы быть диснеевской принцессой, в честь которой ее назвали. — Кроме того, нам не нужны клиенты, имеющие доказательства того, что мы не те, кем они хотят нас видеть.

— Поняла, — говорю я, кивая головой.

Я позволяю им практически затащить меня в караоке-бар. На сцене очень пьяный парень, поющий — «Гордую Мэри» достаточно, чтобы заставить меня пересмотреть свое решение, но Тара, рыжеволосая из группы, ухмыляется, когда мы подходим к бару, и спрашивает:

— Текилу?

Белль, Амелия и Софи очень громко флиртуют, и я бросаю взгляд на Йен, которая выглядит такой же счастливой из-за отношений с девушкой, как и я. Обратная сторона вечеринок с двадцатилетними. Хотя, я думаю, что даже в двадцать пять Йен тоже не чувствует желания.

Я совсем не девушка-тусовщица. Я слишком стара, чтобы быть такой. Черт возьми, я самая старшая в нашей группе сегодня вечером, но я все равно киваю, может быть, с достаточным количеством текилы я могла бы стать очаровательной девушкой. Я также обычно не пью, ну, может быть, за исключением нескольких раз в колледже, чтобы расслабиться. Я также не собираюсь сегодня вечером переходить на уровень девушки-тусовщицы, потому что отсутствие контроля — это не то, чем я могу себе позволить.

Через несколько секунд перед