— Ничего не в опасности.

— Нет, в опасности. Такое ведь без конца происходит. Женщина неожиданно приходит домой и застает там грабителя. Пугает его, а он в ответ насилует ее и убивает. Закалывает ножом насмерть.

— У меня ж даже перочинного ножа нет.

— Тогда душит.

— Да у меня руки для этого слишком слабые.

— Вы все шутите…

— Вот это уже ближе к истине.

— И еще вы, кажется… симпатичный.

— Так и есть, — ответил я. — Вы очень наблюдательны. Я действительно славный парень, нет, кроме шуток.

— Да вы посмотрите, что вы со мной сделали! Нет, не смотрите. Нет, то есть я хотела сказать… Я сама не знаю, что хотела сказать.

— Спокойнее. Все будет в порядке.

— Я вам верю.

— Конечно.

— И все равно еще немножко боюсь.

— Знаю.

— И ничего не могу с собой поделать. Никак не могу перестать дрожать. Просто как заяц какой-то… И внутри все так дрожит, что кажется, того гляди вся так и рассыплюсь на куски.

— С вами все будет в порядке.

— А вы не могли бы?..

— Что?

— Нет, это глупость.

— Ничего, ничего! Говорите.

— Нет, вы подумаете, что я просто свихнулась. Я хочу сказать, с одной стороны, я боюсь вас, но с другой…

— Продолжайте.

— Вы не могли бы обнять меня? Пожалуйста.

— Обнять… вас?

— Да.

— Ну, э-э… если вы считаете, что это поможет…

— Мне просто необходимо, чтоб кто-то меня обнял.

— Ну, хорошо. Конечно.

Я заключил ее в объятия, и она уткнулась носом мне в грудь. Рубашки наши соприкоснулись. Через два слоя ткани я ощущал ее тепло и приятную округлость груди. Я стоял в темноте — фонарик находился в кармане — и крепко прижимал ее к себе, одной рукой поглаживая шелковистые волосы, другой похлопывая по спине и плечам, и утешительным тоном бормотал при этом нечто вроде: «Ну, ну…»

И напряжение и дрожь постепенно отпустили ее. Я не разжал рук и продолжал бормотать, вдыхая слабый аромат ее духов и упиваясь ее теплом, и…

— О!.. — протянула она.

Подняла голову, и глаза наши встретились. Я заглянул в них — света для этого оказалось достаточно — и понял, что мужчина вполне может утонуть в глубине этих глаз. И продолжал обнимать ее и смотреть, и тут произошло нечто.

— Это…

— Знаю.

— Безумие…

— Знаю.

Я отпустил ее. Она сняла майку, я — свою рубашку. Потом она снова упала ко мне в объятия. На руках у меня все еще были эти дурацкие перчатки, и я сорвал их и ощутил под пальцами ее нежную кожу.

— Черт… — пробормотала она.

— Черт… — пробормотала она несколько минут спустя. Одежда наша грудой валялась на полу, рядом с ней валялись мы. Думаю, если б мне представился выбор, я предпочел бы широкую постель с пружинным матрацем и тонкими простынями, но мы довольно неплохо чувствовали себя и на абиссинском ковре. Ощущение нереальности происходящего, возникшее, как только я заметил исчезновение Мондриана, усиливалось с каждой минутой. Но должен вам признаться, мне начинало это нравиться.

Я ласково пробежал пальцами по абсолютно изумительным изгибам, затем поднялся на ноги и стал шарить в темноте в поисках настольной лампы. Нащупал ее и включил. Она инстинктивным жестом прикрылась — одной рукой груди, другой — треугольничек в нижней части живота. Затем спохватилась и рассмеялась.

И сказала:

— Ну, что я тебе говорила? Так и знала, что ты меня изнасилуешь.

— Ничего себе насилие…

— Страшно признательна, что ты снял наконец эти перчатки. Иначе бы я словно в каше липучей оказалась.

— К слову, как это вышло?

— Вышло что?

— Что ты оказалась здесь?

Она склонила голову набок.

— А тебе не кажется, что прежде ты должен ответить на тот же вопрос?

— Ты ведь уже знаешь, почему я здесь, — сказал я. — Я взломщик. Я пришел сюда что-нибудь спереть. А ты?

— Я здесь живу.

— Как же, как же. Да Ондердонк живет один, с тех самых пор, как овдовел.

— Он, может, и один, — сказала она, — зато я не одна.

— Понимаю… Так ты с ним?..

— Тебя это шокирует? После того, что мы только что проделывали с тобой на ковре в гостиной? Ты только что имел возможность убедиться, что я не девственница. Так почему мы с Гордоном не можем быть любовниками?

— А кстати, где он?

— Его нет.

— И ты ждешь, когда он вернется?

— Именно.

— А почему несколько минут назад ты не подходила к телефону?

— Так это ты звонил? Я не подошла потому, что никогда не подхожу к телефону Гордона. Ведь я не живу здесь, так сказать, официально. Просто ночую время от времени.

— И не открываешь дверь на звонки?

— Гордон всегда открывает своим ключом.

— И ты услышала, что кто-то отпирает дверь ключом, подумала, что это Гордон, и выключила свет? И стояла там прижавшись к стене?

— Никакого света я не выключала. Он и так не горел.

— Выходит, сидела одна в темноте, да?

— Не сидела, а лежала. На кушетке. Читала, а потом заснула.

— Читала в темноте и заснула?

— Да нет… Просто захотела спать, вот и все. Выключила свет и задремала в темноте. И толком не проснулась или, наверное, плохо соображал спросонья, когда ты позвонил, а потом открыл дверь. Удовлетворен?

— Глубоко и полностью. А где книга?

— Какая книга?

— Которую ты читала?

— Может, свалилась на пол и лежит где-нибудь под кушеткой. А может, я поставила ее обратно на полку, когда выключала свет. Да какая разница, в конце-то концов!

— Никакой.

— Ты ведь взломщик, верно? Не какой-нибудь там мистер окружной прокурор, вздумавший допрашивать меня, чем это я занималась в ночь на 23 марта. Это я задаю вопросы. Как это тебе удалось пройти через охрану внизу? Вот какой хитрый вопрос.

— Вопрос замечательный, — согласился я. — Я приземлился на вертолете на крышу, спустился на веревке и проник в пентхаус с террасы. А потом спустился на лифте, и вот я здесь.

— И ничего в этом пентхаусе не украл?

— Там просто ничего стоящего не оказалось. Должно быть, совсем разорились на квартплате. Все деньги вбухали в нее.