Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И этот запах пьянил Фьору так же, как пьянил его поцелуй — первый поцелуй в ее жизни. От него по телу разлилось тепло и сладко кружилась голова. Перед Фьорой вдруг приоткрылся целый мир — манящий и одновременно пугающий мир любви.
Как далек он был от голубых девичьих грез, легких вздохов и нежных стишков…
Слишком неопытная, чтобы ответить на ласку, Фьора, обессиленная, с бешено бьющимся сердцем, покорно прильнула к Филиппу. И когда он вдруг разжал руки, она чуть не упала.
Филипп поддержал ее и вновь нежно прижал к груди. Приподняв за подбородок ее лицо, он осторожно поцеловал Фьору в кончик носа, затем в глаза — Я люблю тебя, — прошептал он со страстью, которая заставила ее покраснеть. — Я люблю тебя, и я тебя хочу…
На этот раз Филипп окончательно выпустил Фьору из своих объятий и, ни разу не обернувшись, быстро вышел из церкви. Все еще пребывая во власти волшебного сна, девушка упала на колени.
Над ней в слабом свете двух свечей улыбался лик какой-то святой. В полном смятении чувств Фьора никак не могла определить, что это за святая, но, стараясь успокоиться, машинально принялась ей молиться…
Глава 3. СЮРПРИЗЫ ЛЮБВИ
На следующее утро Франческо Бельтрами и его дочь направились в лавку книготорговца Веспасиано Бистиччи. Держась за руки, они шли быстрым шагом, так как на улице замет но похолодало. Но это обстоятельство не могло испортить Фьоре настроение. Она обожала в компании с отцом — ей не пристало ходить туда одной — посещать книжную лавку, где собиралась интеллектуальная элита Флоренции. К тому же там нашлись бы книги на самый взыскательный вкус.
В этот ранний час на улице Ларга, где находилась книжная лавка, царило оживление. Домохозяйки с корзинами в руках спешили на рынок, дамы под покрывалами и капюшонами выходили после мессы из церкви Сан-Лоренцо, расположенной»между дворцом Медичи и монастырской библиотекой; пастух гнал козье стадо; каменщики везли на тачках тяжелые блоки; повсюду сновали горожане, одетые в длинное платье из черной саржи; из закоулков доносились звонкие голоса детворы.
И на каждом шагу Бельтрами встречали дружеские приветствия. Он искренне и любезно на них отвечал, радуясь такому свидетельству своей популярности. Когда отец и дочь уже подходили к дому Бистиччи, их чуть не сбило с ног стадо свиней.
За свиньями бежал мальчишка. Узнав богатого купца, он покраснел и бросился перед ним на колени прямо посреди улицы:
— Ах, извините, мессир Бельтрами, тысячу раз извините!
Пастушок казался ужасно испуганным. Еще мгновение, и он падет ниц.
— Бедняга! — со смехом воскликнул Франческо. — Если ты так и будешь стоять на коленях, все твои свиньи разбегутся.
Вместо того чтобы извиняться, догнал бы их, дурачок! Подожди! Вот держи на случай, если какая-нибудь свинья потеряется… А то хозяин прибьет тебя…
И, сунув изумленному ребенку золотой флорин, Бельтрами потянул дочь за собой. Ошалев от счастья, мальчишка в одно мгновение скрылся из глаз.
— Это тебя следовало бы прозвать Великолепным, — заметила растроганная Фьора. — Ты самый щедрый человек на свете.
— Потому что отдал флорин? Но Лоренцо Великолепный отдал бы два. Так что пусть все остается как есть.
Минуту спустя они уже входили в книжную лавку.
Веспасиано Бистиччи считался в городе крупным специалистом по античной литературе. В поисках редких манускриптов его агенты обшарили все города Греции и Ближнего Востока. Это был человек лет шестидесяти с крупной, можно сказать, величественной фигурой, любезными манерами и богатой Эрудицией. Хотя лицо его избороздили морщины, глаза смотрели молодо, а голос был звучен.
При появлении отца и дочери Бельтрами он оставил своего собеседника и поспешил им навстречу.
— Добро пожаловать! Признаюсь, я всегда рад видеть твоего отца, Фьоретта, но твое — присутствие для меня радость вдвойне. Ты — сама весна…
— Не порти ее лестью, — недовольно заметил Франческо. — Я пришел узнать, готова ли копия «Комментариев», которую я у тебя заказывал?
— Она почти закончена. Я засадил за нее своих лучших переписчиков, и скоро ты сможешь получить свой заказ. Но у меня есть кое-что, что должно тебя заинтересовать.
При этих словах глаза Бельтрами загорелись.
— Скорей говори, что это?
Бельтрами последовал за Бистиччи в глубину лавки и по пути нечаянно задел мужчину, с которым хозяин беседовал до их с Фьорой прихода. Когда Франческо извинился, незнакомец обернулся, и Фьора узнала в нем греческого лекаря, который так напугал ее на балу во дворце Медичи.
— Не стоит извинений, — послышался его низкий голос, и он учтиво поклонился. — Я стоял на проходе. Стоит мне увидеть книги, и я ничего уже вокруг не замечаю…
— Полагаю, что стоит! — возразил Бельтрами. — Ведь наше появление помешало вашему разговору с мессиром Бистиччи…
— Ничего страшного, я уже собирался уходить. Я пришел только за тем, чтобы заказать копию с одного ценного медицинского трактата Ибн Сины, который на Западе известен под именем Авиценны. Мессир Бистиччи отказывается уступить мне оригинал.
— Я уже говорил вам, мессир Ласкарис, что это невозможно, так как монсеньор Лоренцо пожелал оставить трактат себе.
Но он разрешил, чтобы с него сняли копии, — сказал Бистиччи, возвращаясь с объемистым пакетом в руках. — Все несчастье в том, что мой переписчик с арабского свалился с приступом лихорадки, и это значительно затянет работу над копией.
— Когда-нибудь она все же будет готова, а это — главное, — спокойно ответил грек. — А теперь ухожу… Не хочу вам мешать…
Смущенная его присутствием, Фьора отошла в сторону и сделала вид, что заинтересовалась лежащим на высокой подставке греческим требником. Чтобы покинуть лавку, Деметриос должен был пройти мимо девушки. Удостоверившись, что книготорговец и его клиент, поставив на дубовый прилавок масляную лампу, занялись разговором, он подошел к Фьоре.
— Слишком серьезное чтение для таких молоденьких глазок, как ваши! — произнес он на прекрасном французском языке. — А читаете ли вы по-гречески, мадемуазель?
Фьора резко повернулась к нему. Человек этот по-прежнему внушал ей страх. Тем более не следовало перед ним отступать.
— Разумеется! И еще по-латински. А вы, мессир? Вы все так же читаете чужие мысли, как вчера читали мои?
— Нетрудно прочесть мысль, если она вызвана волнением, или мысль, принадлежащую человеку с чистой душой. Если бы не ваше положение в обществе, я охотно сделал бы вас своей ученицей… Прошу вас, однако, запомнить мои слова: если в ваш дом постучится беда, я буду готов прийти к вам на помощь.
Мое имя…
— Я знаю. Мне его называли. Но, мессир,
