Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сейчас, к сожалению, нет. Во-первых, ваши мысли всецело заняты любовью, а во-вторых, вы все равно не сможете избежать ударов судьбы. Но в тяжелый час вспомните обо мне.
Монсеньор Лоренцо подарил мне дом во Фьезоле…
— У нас тоже есть там дом.
— Я знаю. Таким образом, вам легко будет меня отыскать.
Приложив руки к груди, лекарь слегка поклонился и вышел из лавки, а обескураженная Фьора присоединилась к отцу и Бистиччи, которые так увлеклись, что не заметили ее короткой беседы с греком. Очень бережно книготорговец развернул толстую, переплетенную в старый пергамент книгу. Обложку ее украшали серебряные застежки и крест, инкрустированный топазами и бирюзой. Фьора услыхала его слова:
— Одному из моих агентов удалось отыскать эту речь Лисиппа, и я подумал, что тебе будет интересно ее полистать…
С величайшей осторожностью Франческо взял книгу, положил ее на подставку и с удивлением принялся разглядывать Крест на обложке.
— Чудесно! Откуда эта книга? Судя по кресту и гербу, она принадлежала аббатству.
— Ты всегда такой любопытный? — улыбнулся Бистиччи. — Эта книга из аббатства Айнзидельн, а больше я тебе ничего не скажу…
С благоговением Бельтрами перелистывал толстые хрустящие страницы, на которых греческий текст перемежался с инициалами и заставками, изящно выполненными чьей-то искусной рукой.
— Веспасиано, сколько бы ты за нее ни запросил, она — моя! Взгляни-ка, Фьора, это же настоящее чудо!
— Я был уверен, что она тебе понравится. Цену я сообщу позднее, но, если хочешь, можешь хоть сейчас забрать книгу с собой.
— Разве ты не будешь снимать с нее копии?
— Копии уже готовы. Может быть, теперь хочешь посмотреть, как продвигается работа с твоим Цезарем?
Бельтрами с трудом оторвался от созерцания манускрипта, который нежно поглаживали пальчики Фьоры, и оба они последовали за Веспасиано в помещение, расположенное в задней части дома и окнами выходящее в сад. Это был длинный зал, хорошо освещенный благодаря ряду широких окон. Перед окнами стояли пюпитры, за которыми десяток переписчиков старательно копировали рукописи. Одни воспроизводили текст. Другие — красочные инициалы, третьи — заставки. Некоторые из переписчиков были еще молоды, остальные постарше, но все они принадлежали к разным национальностям: рыжий белокожий немец, чернобородый грек, коричневый, как каштан, сицилиец, и даже негр из Судана. Не видно было лишь белого тюрбана Али Аслама. Место арабского переписчика пустовало…
Обычно Фьора с удовольствием наблюдала за работой переписчиков. Но на этот раз, после второго разговора с Ласкарисом, который лишь усилил впечатление от предыдущего, девушку охватило смутное беспокойство. Невидящими глазами она смотрела, как ловкие пальцы рисовали арабески, осторожно наносили краску. К счастью, отец, полностью отдавшись своей страсти к книгам, так горячо восхищался работой мастеров, что их лица засветились улыбками. Особой похвалы, разумеется, удостоился старый переписчик, который заканчивал копию "Комментариев»Цезаря, заказанную купцом. В знак особого расположения ему была подарена золотая монета.
Возвратившись в лавку, Бельтрами спросил, понизив голос:
— Ну что, тебе удалось раздобыть знаменитый «Майнцский Псалтырь», из-за которого Иоханн Фуст украл у Гутенберга подвижные литеры?
— Нет. Его, вероятно, где-то припрятали. Я даже не уверен, существует ли вообще его копия. Найти эту книгу еще труднее, чем знаменитую 42-строчную Библию — первое печатное издание, выпущенное Гутенбергом. Я только не пойму почему…
— И все же должны существовать его копии. Ведь новый способ предназначен именно для этого. Разумеется, ничто не заменит руку мастера, тем не менее метод Гутенберга очень любопытен. Признаться, он меня чрезвычайно заинтересовал…
— Меня также. Полагаю, однако, что вскоре нам представится случай удовлетворить наше любопытство. Три года назад в Венецию приехали два человека: француз Николя Жансон и немец Жан де Спир. Я уверен, что они привезли с собой секрет Гутенберга…
— Тогда почему они до сих пор ничего не напечатали?
— Может быть, из-за церкви… или Совета десяти. В Венеции не очень-то любят новшества. Но скоро я поеду в Венецию и своими глазами увижу, в чем там дело.
— Смотри, будь поосторожнее! Даже невенецианцу опасно иметь дело с Советом десяти…
В лавке появились два новых покупателя. Веспасиано поспешил им навстречу, так как это был сам Лоренцо де Медичи И его друг Полициано. Пока шел обмен любезностями, Бельтрами старательно прятал под плащом драгоценный манускрипт.
— Нам пора уходить, — шепнул он Фьоре. — Еще минута, и "Лисипп»от меня ускользнет.
— А разве мессир Бистиччи не сказал, что оставил его специально для тебя? — удивилась Фьора.
— Слово торговца! Когда речь идет о таких важных клиентах, как я и Лоренцо, то книга достается тому, кто придет первым…
— Другими словами, она обойдется тебе не так уж дешево?
— Разумеется. Но это не имеет никакого значения. Деньги лишь средство разнообразить свою жизнь, украсить ее редкими и изысканными вещами. После моей смерти тебе достанется прекрасное наследство.
— При всей его ценности оно никогда не заменит мне тебя, — ответила Фьора, крепко сжав руку отца. — Так или иначе, хочу внести в качестве вклада в наше семейное достояние сонет Петрарки, который недавно подарил мне мессир Бистиччи.
— Покажи!
Фьора развернула тонкий листок пергамента, украшенный, как того требовала традиция, виньетками в форме лавровых листьев, и прочла несколько строк:
Коль не любовь сей жар, какой недуг
Меня знобит? Коль он — любовь, то что ж
Любовь? Добро ль?.. Но эти муки. Боже!
Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..
Девушка почувствовала, как лицо ее покрылось предательским румянцем. Поэт исчерпывающе ответил на вопросы, мучившие ее весь день и не дававшие спать большую часть ночи.
Мгновение, проведенное в объятиях Филиппа, показалось ей волшебным. Но в одиночестве логика и разум, так почитаемые ее друзьями-философами, постепенно брали верх над охваченным смятением сердцем.
Несмотря на слова Хатун, которая ухитрилась увидеть в страстном порыве бургундца некое откровение свыше, Фьора уверила себя в том, что Селонже лишь уступил мимолетному порыву, желанию увезти хоть какое-то приятное воспоминание из города, жестоко обманувшего его надежды…
— Однако, — настаивала Хатун, — он же сказал, что хочет тебя.
— Действительно, сказал. Но это вовсе не значит, что он отправится к отцу просить моей руки. Я почти уверена, что он уедет, не повидавшись с нами…
Она прекрасно сознавала, что на самом деле так не думает, а лишь пытается обмануть саму себя, что это один из способов смягчить горечь возможного разочарования в случае, если Филипп действительно уедет, не простившись.
А пока Фьоре хотелось как можно больше узнать о бургундском рыцаре. С этой целью она уговорила Леонарду пойти с ней после обеда во дворец Альбицци, чтобы навестить Кьяру.
