дочь, своего первенца, от другой женщины, тем более если бы это был плод любви на стороне. Слухи о том, кем была мать Эдды, будут преследовать героев этой истории всю жизнь. Рашель будет отвергать эти сплетни, называя их «глупой инсинуацией»; однако еще со времен Avanti! ей было известно об отношениях ее друга и Анжелики. Однажды вечером в Милане она очень серьезно потребовала от Бенито объяснений о его отношениях с русской революционеркой. Последовал ответ, фальшивый и пренебрежительный: «Если бы я находился в пустыне, а она была бы единственной женщиной, я бы предпочел флиртовать с обезьяной». Рашель хорошо знала его: она не поверила мужу и сказала это ему в лицо. А у него, профессионального волокиты, всегда была шутка наготове, и прозвучала она почти как признание: «Красивые женщины опасны: с ними можно потерять голову»[140]. Впрочем, у Рашели не сложилось отрицательного мнения об Анжелике, даже о ее внешности. Что довольно странно, учитывая, что о малопривлекательной внешности Анжелики все говорят в один голос. В мемуарах, изданных в сороковых-пятидесятых годах, Рашель пишет о ней как о «бойкой агитаторше с привлекательной внешностью». Тут есть две версии: либо она подстраивается под мужа, который никогда публично не оскорблял свою дорогую бывшую соратницу, либо это саркастический выпад. Вот только госпожа Муссолини не отличается чувством юмора, как бы ни хотелось ей посмеяться вместе со своей старшей дочкой над скандальной версией о русской матери.

Я рассказывала ей, что, когда она была маленькая, отец брал ее с собой в редакцию Avanti! и Балабанова из кожи вон лезла, чтобы сказать ей что-то приятное: «Какая хорошенькая! Иди сюда, дай на тебя посмотреть!» Но она, испугавшись, убегала с рыданием и пряталась за спиной отца. Потом дома Бенито описывал мне эту сцену. И я, смеясь, упрекала Эдду: «Ну как ты можешь так обращаться со своей мамой!»[141]

Когда Муссолини стал властителем Италии, эта сплетня приводила его в ярость. Она будет мучить его даже в последние дни его жизни. В 1945 году дуче находился в Гарганьо, у немцев, возглавлял республику Сало. Война опустошила Италию. У него было ужасное настроение. Сидя в гостиной, он читал швейцарскую газету. Вдруг он развел руками и в ярости бросил газету на пол. И сказал Рашели: «Столько лет прошло, столько всего случилось, а они только и пишут о том, что Эдда – не твоя дочь!» «Что ты волнуешься? Я-то знаю, сколько я намучилась, рожая Эдду, мучилась-то я, а не Балабанова!»[142]

Эта сплетня обошла весь мир во время Двадцатилетия[143]. Об этом говорилось даже в Берлине, в штаб-квартире Третьего рейха. Пока отношения нацистов с их союзниками были хорошими, они с большим уважением относились к семье Чиано. Но когда 25 июля 1945 года Большой совет проголосовал за смещение Муссолини, Галеаццо[144] совершил предательство. Гитлер пожелал смерти Муссолини, Геббельс высказался в сторону графа Чиано обвинительно: «Чего можно ожидать от человека, женатого на еврейской полукровке!»

Существует несколько забавных историй, связанных с рождением Эдды. Одну из них рассказывала сама Эдда. Когда в августе 1945 года ее доставили в органы государственной безопасности, между ней и комиссаром полиции Полито произошел неловкий диалог.

– Прошу назвать имя матери.

– Рашель Гуиди.

– Давайте не будем придумывать лишнего. Имя вашей матери, настоящее.

– Других я не знаю. Мне известно только это.

– Бесполезно упорствовать.

– Слушайте, напишите имя, которое хотите, если вы его так хорошо знаете. И вообще, в момент моего рождения я была слишком мала, чтобы помнить, кто моя мать[145].

Как в любой легенде, в истории о матери Эдды есть что-то необъяснимое, наводящее на размышления. Например, сильная любовь Эдды к России. Эту любовь к стране Анжелики она никогда не могла объяснить даже самой себе. В детстве, пока все читали Коллоди и «Джана Бурраску»[146], она читала Достоевского и Толстого.

Меня интересовала Россия, и когда я туда поехала, это не было чем-то новым для меня, мне казалось, что я дома, с этими огромными маковыми полями, и подсолнухами, красиво! И не то, чтобы мои родители были русскими! Нет, моя мать говорила: «Ты была здесь в животе!». Вообще я родилась 1 сентября 1910 года, в срок. Мои родители неизвестны, то есть нет, на протяжении долгих лет моими родителями был Муссолини и Х. Мои родители вступили в официальный брак до рождения моего брата Витторио. А венчание состоялось в 1925 году, перед Конкордатом[147].

Любовь к России, но не к милейшей даме, которую Эдда встречает в редакции Avanti! и которая без конца повторяет: «Какая хорошенькая девочка, какая хорошенькая». Нет, Балабанова ей совсем не симпатична: «Гораздо больше мне нравился револьвер, который лежал на папином столе»[148].

Анжелика тоже всю жизнь носит этот крест. В послевоенное время, когда появляются мемуары Эдды, они эхом отдаются в газетах всего мира. Анжелика сохраняет одну из этих статей, которую вырезала из The New York Times. Статья датирована 21 февраля 1960 года, в ней говорится о «всем известном факте, что она дочь Муссолини и гламурной русской беженки Анжелики Балабановой, лучшей подруги дуче». The New York Times пишет, что слухи о русской матери Эдды подкрепляются еще и тем, что у нее мало сходства с Рашель Муссолини, «коренастой крестьянкой, которая походила на прачку, хотя двадцать лет была первой леди Италии». Эту статью Анжелика подчеркивает красной ручкой, а на полях страницы оставляет почти не читаемые комментарии на русском языке. Самое главное здесь то, что многие знают правду: предполагаемое русское происхождение Эдды – полная чушь. В любом случае сегодня, как и раньше, она никому ничего не должна объяснять.

Глава девятая

Взаимная ненависть

В этих кабинетах на улице Сан-Дамиано Анжелика – настоящая «жрица революции». Каждый день вместе с Муссолини она произносит мантру переворота, антипарламентской культуры и реформаторской демагогии. Судьба благоволит непримиримым максималистам. Италию сотрясают крестьянские и рабочие мятежи, которые жестоко подавляются. Социалистическая газета выступает против государства и твердит: тех, кто совершает массовые убийства, надо убивать. За это Муссолини предъявляют обвинение в подстрекательстве к преступлению, восхвалении зла и очернении армии. Тем не менее резкая Avanti! не отступает и за год увеличивает тираж с двадцати до ста тысяч экземпляров. Ее поддерживает мелкая и средняя городская буржуазия, профессионалы, учителя, студенты и женщины.

Престиж партии также растет, причем не только среди рабочих в Милане и Турине.