– Опять Корея? Что ж ты на ней зациклился?

– Все очень просто: я курирую две страны на земле, Корею и Вьетнам. Мне сильно не нравилось, что ты там отказывался жить и предпочитал ходить по морям на своем угнанном судне. Один раз я тебе намек дал…

– Штормами. Мог бы и не напоминать, я и так догадался. Ранее говорил об этом.

– Еще то, что ты в Аргентине постоянно жил. Это не мои территории.

– Но ты переселял меня в тела русского дворянина и мальчишки Матвея, в лаборатории. Разве это возможно?

– Мне помогли сделать тебе приятное.

– Скорее уж снять тяжесть с души, долги раздать.

– Не без этого.

– Теперь понятно, почему я то корейцем был, то вьетнамцем. Но я ведь русский, пусть умерший жуткой смертью как подопытный в американской лаборатории. Почему именно я?

– Тут случайный выбор. Я отобрал больше сотни душ с боевым опытом, летчиков, и наугад выбрал из всех, как рулеткой. Выпал ты.

– Я один или еще были?

– Угадал. Еще шестеро проходят подобные испытания, и есть один действующий хроноагент. Ты второй.

– Хм, знаешь, не нужно бежать впереди паровоза. Устал я, поэтому извини, Исследователь, но нет. Я не буду твоим агентом, да еще хроно. Пора прервать этот безумный бег по телам. Я прожил отличные жизни, и как бы ты не вмешивался, я все преодолел и ни о чем не жалею. Ну, кроме последнего решения выйти в Японское море, не узнав о погоде перед этим.

– Что ж, это твое решение, неволить не буду. Ты у меня не один.

* * *

Меня снова куда-то понесло, и время остановилось. Казалось бы, на секунду, но я вскоре снова ощутил себя в привычном тесном вместилище, в человеческом теле. Открыв глаза, я осмотрелся. Невнятная какофония, которая слышалась как-то отстраненно, резко приблизилась, как будто прибавили звук, и я распознал треск пожара, многочисленные выстрелы и крики людей. Еще и холодно было.

Сев, я отметил, что я в черной шинели с рядом блестящих пуговиц, и увидел стоявший на рельсах поезд, вокруг чистое заснеженное поле, два вагона горели, еще несколько десятков стрелков из-под вагонов били по противнику. Между холмами и поездом бились на окровавленном снегу с десяток раненых лошадей и лежали всадники-бандиты. Вдруг с концевого вагона заработал пулемет, и по характерному перестуку я опознал «максим».

Еще у меня болела голова. Коснувшись виска, я чуть не взвыл от боли и посмотрел на испачканные кровью пальцы: похоже, неизвестного, в тело которого я попал, убило касательным ранением, что и позволило переместить меня сюда. Если память тела проявится, значит, тут точно Исследователь замешан. Видимо, я ему был так нужен, что тот меня без моего же разрешения использовал.

Тут я обратил внимание, что рядом впиваются в землю пули. Я в черном одеянии на снегу был заметен, как бельмо на глазу. Увидели, что сижу, и решили добить. Из-под вагона мне орали несколько матросов в черных бушлатах:

– Ваше благородие, сюда, в укрытие!

Похоже, я тоже моряк, да еще офицер – кортик на боку, но вот кобуры не обнаружил на ремне. Я лег и стал быстро по-пластунски ползти к ближайшей лошади, что придавила мертвого всадника из местных, судя по роже, китайцев или монголов. Рядом с убитым лежала винтовка Мосина. Укрывшись за тушей лошади, я проверил магазин, открыв затвор, всего один патрон, так что, быстро высунувшись, я отстегнул ремень с подсумками убитого бандита, снова укрылся, бросив трофей рядом, и лежа стал заряжать оружие, вставляя в приемник патроны по одному. Дальше, используя тушу как бруствер и положив на нее ствол, стал выцеливать противника и стрелять. Пять выстрелов, пять трупов. Ни разу не промахнулся. Да тут двести метров всего. Заметив, что бандиты решили отступить – пулемет им головы поднять не давал, – я вскочил и заорал:

– Полундра! Ребята, за мной, в атаку!

Ну и первым побежал в сторону холма. Подсумки я на плечо закинул, тут еще тяжелая кобура была, но какое внутри оружие, посмотреть не успел. А винтовку я перезарядил, так что на бегу, изредка останавливаясь, прицельно стрелял. Мельком обернувшись, я увидел, как эшелон покидает цепочка матросов, около сотни душ, с редкими вкраплениями армейских шинелей. Те бежали за мной, атакуя, было и несколько офицеров, троих точно видал. Только и разносилось «а-а-а!», которое я распознал как русское «ура».

Взбежав на холм, мы стали быстро стрелять по удаляющимся бандитам – их там около полусотни было, и на холме оставили еще с десяток убитых и раненых. Чуть в стороне стояла небольшая пушка с заклинившим затвором, видимо из нее вагоны подожгли. Все, ушли.

Осмотревшись, я крикнул окружающим матросам:

– Братцы, спасибо! Тем, кто убил своего бандита, дозволяю забрать с него все имущество. Все, что с бою взято, то свято. Это ваши трофеи. Но если будете снимать их с тех, кто убит не вами – это уже мародерство. Унтера, проследите.

Тут мне поплохело, скрючило от головной боли. Память прошлого владельца тела проявилась. Это Исследователь свою руку приложил к моему воскрешению, даже гадать не стоит! Матросы вокруг тревожно загомонили, меня подхватили на руки и понесли к поезду, другие офицеры командовали матросами и солдатами.

Итак, теперь я Александр Александрович Алексеев. Сын помещика из-под Твери. Всегда мечтал о море, поступил в морское кадетское училище в Санкт-Петербурге, которое блестяще закончил, три года отслужил мичманом на двух балтийских крейсерах, потом на миноносцах. Получил звание лейтенанта и назначение в Порт-Артур. Да, уже шла Русско-японская война, и офицеры с матросами были направлены для пополнения экипажей боевых кораблей портартурской эскадры. Сейчас шел апрель тысяча девятьсот четвертого года, и мы находились где-то на подъезде к Порт-Артуру. Значит, Корея, зона влияния Исследователя… Точно его работа!

Унести себя я не дал и, быстро оправившись от чужих воспоминаний, скомандовал отпустить меня: мол, приступ боли прошел. Забрав у одного из матросов свою теперь винтовку, хотя и не я убил ее прошлого владельца, а также подсумки с боеприпасами и кобурой, я велел собрать оружие, снести все тела в одно место, наших похоронить, а вагоны наконец потушить, ну и направился в сторону поезда. Там пока меня перевязывали, я осматривал дымящиеся вагоны. В одном ехали офицеры, все их вещи там и сгорели, как и мои. Теперь мои, раз я Алексеев. Хорошо еще документы во внутреннем кармане были, как и портмоне. Так что форма на мне, ремень с кортиком и трофеи – это все, что у меня теперь есть.

Военный врач, что ехал с нами в вагоне, уже обработал мне рану, сообщив, что нужно шить, и прямо на месте, без обезболивающего, зашил, наложив бинт. Фуражку мне вернули, она сбоку пулей повреждена была, но я надел – холодно. Когда прошли операция и перевязка, я сразу перезарядил винтовку, поставив ее рядом, подсумки и кобуру перекинул на свой ремень. В подсумках насчитал семнадцать патронов к винтовке и двенадцать к револьверу. Судя по патронам, в кобуре «смит-вессон». Проверил. Так и оказалось. Причем унтерский, не самовзводный. Эх, а в вещах сгорел офицерский наган…