Маленькая, хрупкая, словно игрушечная, филиппинка с застывшей улыбкой и неподвижным тяжелым взглядом принесла кофе для Гнатюка, Строкова и Покровского. Кудеяров не пил кофе. Кудеяров не пил чай. Не хотел зависеть от кофеина. А Коля Гнатюк хотел зависеть от кофеина: он плохо спал в самолете.

– Матвей… – Гнатюк удивился, услышав свой голос: вроде и не собирался говорить, а вышло само. – Какова альтернатива? Какое решение ты считаешь постоянным? Ты же понимаешь, что это неравенство долго не продержится и нас сильно ограничат в ресурсах. Люди становятся беднее, а мы богаче. Благотворительностью не отделаемся. Проблему нужно как-то решать. И притом скоро.

– Проблему нужно решать, – согласился Кудеяров. – Но ваше решение – не решение. Или, по крайней мере, не то решение, которое я могу поддержать. И профинансировать.

Кудеяров крутил в тонких длинных пальцах обломок голой виноградной веточки и улыбался. Он часто улыбался. Только это ничего не меняло.

Они стояли перед темной стеклянной башней, в которой – высоко над спешащим, шелестящим шинами машин, наполненным людскими жизнями городом – жил и улыбался Кудеяров. В небе над башней Гнатюку были видны белые птицы. Птицы возвращались из Африки, где провели зиму. Он вспомнил таких же белых птиц, круживших над головой в его детстве.

Каждое лето родители с Колей ездили на море – в Судак. Они разбивали палатку за городом рядом с галечным пляжем в бухте Капсель: и вода чище, и народу меньше. Маленький Коля бегал по мелкой гальке, перемешанной с колючим темным песком, и был счастлив. Иногда, когда родители не видели, он забирался на скалу у мыса Алчак и долго сидел на теплых камнях в окружении паривших в прозрачном, словно высиненном, небе белых птиц. Птицы кричали о чем-то своем долгими гортанными звуками: и клекот, и зов одновременно. Коля Гнатюк пытался разгадать, куда его зовут белые птицы, но так и не разгадал. Тайна осталась тайной. Потому он уехал в Москву и стал миллиардером.

В аэропорту Гатвик их ждал самолет Покровского. Коля Гнатюк думал о том, как он хотел бы поспать в кондиционерном холоде мерно скользящего лимузина, но знал, что Покровский будет продолжать говорить и говорить, отыскивая новые варианты. Гнатюк знал, что Покровский никогда не сдается.

– КВОРУМ как проект почти готов, – звенел высокий голос Покровского за его спиной. – Все продумано, расписано, только начать. А чтобы начать, нужны деньги. Без Матвея не осилим: своих не хватит. Ждать нельзя. У нас времени нет, а то постареем, и на хуй нам это бессмертие, когда самим за семьдесят.

Гнатюк кивнул. Он не хотел разговаривать. Строков тоже молчал, глядя в сторону и стараясь не видеть зелень Гайд-парка через дорогу: там по светлым гравиевым дорожкам гуляла его память о Роуз.

– Ну я понимаю – Кляйнберг отказался, – не унимался Покровский, – его еврейская совестливость заела. То они нам из-за этой совестливости революцию устраивают, то демократию строят, а мы каждый раз после их приступа совестливости расхлебывай! Но Матвей-то чего? Откуда у него чувство вины? Людей пожалел? Мне один человек из нефтянки рассказывал, что для обслуживания трубы нужно три миллиона человек, еще пара миллионов для поддержания необходимой нам инфраструктуры и миллион – армия. Больше не нужно. Государство это огромное с его границами ни к чему в новом мире: его ни защитить, ни прокормить. Мы же предлагаем разумное, рациональное решение. Будущее оказалось не такое вместительное. На всех нет места.

Покровский помолчал, потом повторил:

– Жаль. Трудно будет, наших денег без Матвея не хватит.

Подошла машина – длинная, просторная, черная. Шофер-пакистанец в сером костюме и кепке с желтым околышком вышел и открыл дверь. Улыбался, словно был рад своим пассажирам.

– А Найман? – спросил Гнатюк. – Может, пойти к Найману за деньгами? Он практически всегда инвестирует в хайтек.

– При чем тут хайтек? – удивился Покровский. – Мы говорим о глобальных вещах, перемене всей мировой структуры…

– Это и есть главный хайтек, – кивнул Строков. – Вообще. Самый главный.

– Позвони Найману, – предложил Гнатюк. – Он с Максом деньги вкладывал. И со мной тоже.

Они сели в машину, Покровский нашел в баре коньяк Camus, налил себе треть широкого бокала и выпил почти сразу, не смакуя, не наслаждаясь. Словно пил водку. Строков и Гнатюк отказались.

Затем Покровский набрал номер Наймана. Тот оказался в Лондоне, только прилетел. Все складывалось – само собой. Покровский верил, что такие вещи имеют значение. А во что еще верить?

– Без меня, – зашептал Гнатюк. – Я вечером должен быть в Москве. Не могу. Никак.

Покровский кивнул.

Сказал Найману:

– Марк Наумович, я тоже здесь, в Лондоне, с Максом Строковым. Нам нужен час времени. Наедине.

– Если на час, то прямо сейчас, – сказал Найман после паузы. – Потом не смогу уже до Москвы.

– Где удобнее, Марк Наумович?

Тот назвал место.

Аня Найман не любила мужа. Она не любила его до свадьбы, не полюбила и после. Марк устраивал ее всем: заботливый, остроумный и – как ни один другой мужчина в ее жизни – внимательный к ее телу в постели. До сих пор, после пятнадцати лет вместе. Самый богатый человек России. Марк Найман – прекрасный муж и прекрасный отец. Миллионы женщин мечтали оказаться на ее месте.

Марк Найман всем устраивал Аню. Только любви не было.

Она вообще никого не любила. Даже дочек.

Аня всегда догадывалась о недолгих увлечениях мужа и не ревновала. Оттого что не боялась его потерять. Она была не против развода и даже думала как-то ему предложить – еще в Москве, но Марк перевез семью в Англию и стал появляться дома раз в неделю, а то и в две, и его отсутствие решило проблему: Аня видела его реже и могла притворяться любящей женой не каждый день. Аня Найман играла в Аню Найман – образцовую жену олигарха – уже давно, но не играть все-таки облегчало жизнь: можно хоть немного – недолго – побыть собой и не притворяться. Если бы Аня могла, она бы никогда ни для кого ничего не делала.

Роль Ани Найман украла ее настоящую жизнь, и Аня понимала, что пока живет с Марком, никогда не получит эту жизнь обратно. Девочки вырастут и уйдут из дома, но Марк собирался остаться с ней до конца. Она была на двадцать лет моложе и надеялась какое-то время пожить без него. Теперь эта надежда оказалась под угрозой.

Марк Найман собрался жить вечно. Вместе с ней.

Когда – шесть лет назад – Марк рассказал о проекте КВОРУМ, Аня не отнеслась к этому серьезно: одно из завихрений, у него такое случалось. Какие-то жулики пытаются вытащить из него большие деньги. У них получилось. Ей не было жаль денег. Она знала, что все равно остается невероятно много – много больше, чем она могла представить. Ане Найман столько не было нужно. Она не собиралась летать на трех самолетах одновременно и жить в пяти домах попеременно. Она просто хотела, чтобы ее оставили в покое и не заставляли притворяться Аней Найман. Чтобы все, абсолютно все, ушли из ее жизни и закрыли дверь.