опустилась на мою талию. Он мягко привлёк меня к себе и, склонившись, прошептал на ухо.

— Постарайся всё не испортить. Притворись. Уверен, ты сможешь.

Он отстранился, заглянул мне в глаза… и я едва воздухом не поперхнулась.

Муж смотрел на меня едва ли не с нежностью. Волна непонятного тепла поднялась вверх по телу, заставив щёки и шею вспыхнуть жарким румянцем.

Никогда ещё в жизни я так не смущалась.

И из-за кого! Из-за человека, которого сильнее всех ненавидела!

Мне стоило немалых усилий оторвать от него взгляд и замечать хоть что-то вокруг. Кажется, я улыбалась и даже что-то впопад отвечала. Но не могла быть в этом уверена.

Весь вечер пронёсся мимо в какой-то розовой дымке. Потому что рядом был… не Уваров. Рядом вдруг оказался кто-то до невозможности близкий — чуткий, добрый и понимающий.

К концу вечера один из гостей, пришедший без пары, застал меня в редкий момент, когда я осталась наедине со своими мыслями. Он был слегка подшофе. Смотрел очень смело, и мне его взгляд не понравился.

— Глеб — красавчик, конечно, — обратился он ко мне безо всяких вступлений. — Если б он так быстро не подсуетился, я бы сам к Канатасу свататься пошёл.

Я ответила ему нервной улыбкой в надежде, что он поймёт — к такому диалогу я не расположена.

— Но, п-пардон, не могу не спросить. А это правда, что дед тебя, красавица, на помойке отыскал? Ну… в смысле, на реальной п-помойке?

А вот и первые сплетни. Рано или поздно они обязательно всплыли бы.

— Серж, отвали, — раздалось у меня над головой, и я вздрогнула от угрозы в его низком голосе. — И протрезвей. Только по пьяни можно желтушную прессу цитировать.

— Ну… ну пардон.

И Серж уже хотел ретироваться, но Уваров его становил.

— Не так быстро. Извинись. Как положено.

Гость рассыпался в тысяче извинений, чем окончательно меня смутил.

Когда званые посиделки наконец-то завершились и довольные гости разъехались по домам, Уваров молча сопроводил меня до дверей моей спальни.

И как бы я к нему ни относилась, не могла проигнорировать тот эпизод.

— Спасибо. За то, что пришёл на помощь.

Но на меня сейчас смотрел прежний Уваров — мрачный и отстранённый:

— Благодарности ни к чему. Ты носишь моё имя. И я этим именем дорожу. Ты ведь Канатас по крови. Должна это как-нибудь чувствовать, верно?

Он не стал дожидаться моего ответа. Развернулся и пошагал в свою спальню.

«Должна это чувствовать»?..

И что эти слова должны означать?

Глава 27

Вчерашний день плавно перетёк в сегодняшний, а он до сих пор переваривал услышанное от Андрея.

После их разговора Глеб даже подумывал отменить ужин. Не был уверен, что сможет весь вечер прикидываться, будто всё по-прежнему, когда игра грозила вот-вот полностью изменить свой ход.

На носу важная сходка конкурентов. Им самое время заняться пиаром своей «счастливой семейной жизни», а тут… такое.

Девчонка сама-то в курсе, что она, возможно, и не Канатас вовсе?

И как бы ему ни хотелось повесить всех собак на неё, не выходило. Ну не чувствовалось в её поведении фальши.

Либо перед ним искренне уверовавшая в своё происхождение девчонка, либо отчаянно жаждавшая в него верить, либо настолько искусная интриганка, что притворялась даже во сне.

Он на своём веку повидал лжецов и лицемеров. Он мог сколько угодно её подозревать, но утверждать наверняка… нет, не стал бы.

Да и какая особенно разница, если есть способ проверить. Если есть способ точно узнать.

Глеб мерил шагами библиотеку первого этажа, время от времени рассматривая через французские окна парковую лужайку — там сегодня вовсю трудились садовые работники, готовя парк к осени.

Тест нужно, конечно же, провести. Чего ждать?

Врубить прослушку по полной, провести тест — и всё! Всё будет кончено. Правда выйдет наружу. И она может оказаться разной. В его пользу и не в его. Вот только какая она, эта правда, которая в его пользу?

С другой стороны, большая ли разница? Даже если представить… Канатас сделал её своей внучкой. По документам, по закону она его внучка и ничем больше не отличается от законной, даже если по крови это и не так.

И не мог же он сам не провести чёртова теста. На кону всё-таки слишком многое, чтобы вверять его девчонке с улицы. Или умирающему уже всё равно? Тешит себя иллюзией, а девчонка просто ему приглянулась? Каких только сумасшествий не совершают в отчаянии.

Что это по сути меняло? Теоретически он мог затребовать расторжение брака. Но на брак он пошёл по собственной воле — потому что оный спасал его от необходимости вести войну на несколько фронтов в одиночку. Так какая в итоге-то разница?

Канатас или не Канатас по крови — она Канатас по документам со всеми из этого вытекающими.

И Зевс мало походил на того, что решился бы на этот союз любою ценой вплоть до липовой внучки. Пока Глеб не видел за действиями Зевса подвоха, как ни всматривался. Возможно, на поиски родной крови его действительно подтолкнуло отчаянное желание умирающего отыскать хотя бы иллюзию родни…

В их договоре её происхождение принципиально ничего не меняло — девчонка законная наследница старика.

И разве её происхождение меняло хоть что-то в том, как он её видел?..

Перед его внутренним взором мелькнули светло-каштановые волосы. Тёплый свет выбивал в них рыжинку. А голубые глаза в свете ламп становились едва ли не синими.

Аккуратный, чуть вздёрнутый нос и пухлые губы. Криминально узкая талия. Особенно для такой прожорливой девчонки.

Вчера он не планировал строить из себя довольного жизнью молодого мужа. И в итоге делал именно это. На весь вечер к ней как приклеился. И это бесило.

Бесило, что притворяться, считай, не пришлось…

И если бы только он отыскал в себе смелость быть честным с собой до конца, он вспомнил бы, что на долю мгновения таки позволил, позволил себе вообразить, что они с ней счастливая пара. И как опасно легко в это вдруг стало поверить.

Неужели ему настолько не хватало кого-нибудь рядом, что он готов…

Его невесёлые мысли прервало какое-то движение на лужайке.

Глеб невольно взглянул на часы — время обеда.

Обедом там, судя по всему, и собирались заняться.

И этот обед обеспечивала… его жена. Маленькая Канатас таскалась от рабочего к рабочему с накрытой полотенцем корзиной и чем-то всех одаривала.

Ровнявший живую изгородь светловолосый тип с мускулатурой, которую заработал явно не в саду, лыбился во все