«Недавно, однако, я имел возможность слышать о нескольких случаях, которые сами по себе не слишком важны, но, по моему суждению, исключают любую другую интерпретацию, кроме той, что дает ваша теория… Я был восхищен, поскольку всегда испытываешь восторг, когда красивая концепция оказывается совместимой с реальностью». Эти слова Альберта Эйнштейна, адресованные Зигмунду Фрейду (они познакомились зимой 1926 года), дают нам повод поговорить о непростом морально-психологическом и психическом состоянии, в котором оказался ученый на рубеже 1920–1930-х годов.

Общение двух первооткрывателей (каждый в своей области) не было простым. Теория психоанализа поразила Эйнштейна своей новизной и прикладным характером, хотя ряд моментов вызывал у ученого неприятие и непонимание.

В свою очередь Фрейд оставил о своем именитом собеседнике следующую запись: «Он весел, уверен, приятен, понимает в психологии столько же, сколько я в физике, так что мы очень мило побеседовали… Этому счастливцу не так тяжело, как мне, он может опереться на длинный ряд великих предшественников, начиная с Ньютона, в то время как я вынужден был пролагать тропу через дикую чащу. Ничего удивительного, что дорожка вышла узкой и не позволила мне уйти далеко».

Зигмунд Фрейд немножко поскромничал. И тот факт, что за советом к нему обратился сам Альберт Эйнштейн, тому бесспорное подтверждение.

Около 1930 года младший сын Эйнштейна Эдуард заболел тяжелой формой шизофрении.

Для получения более полной картины недуга Эдуарда Фрейд предложил Эйнштейну тоже посетить его, чтобы проанализировать ситуацию всесторонне. Альберт Эйнштейн категорически отказался со словами: «Предпочитаю оставаться непроанализированным и темным».

Фрейд был искренне удивлен.

Эйнштейн так и не нашел общего языка с Фрейдом. Находясь на вершине славы, ученый самым тщательным образом скрывал от окружающих (Зигмунд Фрейд не стал исключением) свое второе «я», как мы уже говорили, никого не подпускал к тому самому «господину Зануде» (как его называла сестра Майя Эйнштейн). И вполне естественно, что подобное раздвоение давало о себе знать, вырывалось наружу порой в самой неожиданной и жесткой форме. Альберт Эйнштейн страдал от этого, но ничего не мог (или не хотел) с собой поделать.

Непростые взаимоотношения со старшим сыном Гансом Альбертом, стали проекцией этого внутреннего конфликта Эйнштейна-гуманиста, поборника свободы и гармонии с Эйнштейном-ортодоксом, абсолютно не считающимся с инакомыслием и противоположной жизненной позицией.

Ганс Альберт Эйнштейн, ему в ту пору был двадцать один год, решил жениться на Фриде Кнехт, которая была старше своего избранника на девять лет и не была еврейкой. Интересно, что и Эйнштейн, и Милева Марич отнеслись к этому решению сына крайне негативно и, кажется, даже на какое-то время забыли о взаимных обидах и претензиях, объединившись против Фриды.

Наибольшую активность в этом «воспитательном» процессе проявлял Эйнштейн. В своих посланиях сыну, порой написанных очень резко и даже оскорбительно по отношению к уже не мальчику, но вполне сформировавшемуся юноше, великий физик восклицал: «Она [Фрида Кнехт] хищница, соблазнила тебя, а ты считаешь ее воплощением женственности. Это типичный способ для женщин определенного сорта привязать к себе мужчину, который не от мира сего… И когда ты с ней разойдешься, не прибегай ко мне жаловаться!»

Конечно, выслушивать такое от собственного отца, который при этом имел другую семью и был слишком занят наукой, чтобы заниматься воспитанием собственных детей, было обидно.

Удивляют доводы Эйнштейна, особенно если учитывать его гуманистическую позицию в национальном вопросе и отношение к шовинистическим настроениям в Германии в это время: «Смешение рас серьезная проблема. Поэтому я не могу простить ему [сыну] его грех. Я инстинктивно избегаю встреч с ним…»

Спустя годы Ганс Альберт скажет: «Возможно, единственный проект, от которого он отказался, был я. Он пытался давать мне советы, но скоро понял, что я слишком упрям и что это лишь пустая трата времени».

Произошло то, что, вероятно, Зигмунд Фрейд смог бы объяснить своему гипотетическому пациенту: будучи сам унижаем своей матерью в детстве и юности, Альберт Эйнштейн вольно или невольно перенес свои рефлексии и комплексы на собственного сына. Однако удивительно другое – будучи человеком демократических взглядов, противником всякой несвободы, Эйнштейн превращался в деспота в семейных вопросах, и это каким-то немыслимым образом вписывалось в его общую гуманитарную систему координат.

Эвелин, внучка Альберта Эйнштейна, дочь его сына Ганса Альберта, вспоминала: «Когда Эйнштейн хотел жениться, ему пришлось столько вытерпеть от своих родителей, что, казалось бы, у него должно было хватить ума не вмешиваться в личную жизнь сыновей. Ничего подобного. Когда мой отец собрался жениться на моей матери, Эйнштейн был в ярости, и Гансу Альберту пришлось выдержать не одну бурю».

В 1951 году, рассуждая о взаимоотношениях отцов и детей, Альберт Эйнштейн неожиданно сформулировал свое отношение к этой проблеме: «Я не одобряю родителей, оказывающих давление в принятии решений, которые повлияют на будущую жизнь детей. Такие проблемы каждый должен решать сам».

Едва ли этот пассаж можно считать выражением искреннего чувства.

Трагические строки…

Видимо, Альберт Эйнштейн показной суровостью и холодностью хотел сделать из своего, увы, больного сына настоящего мужчину, так, как он это понимал.