Не менее напряженными были взаимоотношения и в новой семье Эйнштейна. По воспоминаниям современников, взаимные чувства давно угасли (если они были вообще). Но если с Милевой Эйнштейн все свое свободное время отдавал науке, то теперь Альберт посвящал всего себя общественной деятельности, борьбе за мир и борьбе с нацизмом, а также бесконечным поездкам, форумам и конференциям.

Эльза Эйнштейн тяжело переживала подобное положение вещей, а в результате страдали девочки – дочки Эльзы, Илза и Марго. Печальная история Ганса Альберта и Эдуарда Эйнштейнов повторялась, но уже в другой семье и при других обстоятельствах.

Однако Альберт продолжал свое победное мировое турне, невзирая на то, что его семьи уже давно не были его тылом.

А тем временем в Германии Адольф Гитлер лишь готовился к своим, как ему казалось, мировым гастролям. Причем в прямом смысле этого слова.

Ежедневные выступления перед соратниками по партии, а также рабочими, солдатами, творческой интеллигенцией не только истощили психическое состояние фюрера, но и деформировали его голосовые связки и носовые пазухи. Карьера вождя немецкого народа оказалась под угрозой.

После выдвижения своей кандидатуры от НСДАП на выборах рейсхпрезидента Германии в феврале 1932 года Гитлер принял решение брать уроки ораторского мастерства у немецкого оперного певца Пауля Девриента.

После прослушивания своего нового ученика маэстро Девриент сказал: «Ваших врожденных вокальных данных недостаточно для изнурительного труда оратора, во всяком случае, для длительных выступлений. Лишь посредством упражнений и методичных занятий вы сможете выдерживать продолжительные выступления на публике… Хотя ваш голос от природы силен, сейчас в нем не слышно ни здоровья, ни силы. Он производит слабое и болезненное впечатление. Слушатели понимают, что вам не хватает воздуха, и ваш голос совершенно зажат».

Ученик у Пауля Девриента оказался старательным и не без дарований. Перемещаясь по Германии на пассажирском самолете юнкерс-52 «иммельман», Гитлер всколыхнул страну своими выступлениями на грани аффекта о величии арийского духа, об освобождении человека труда от пут американо-еврейского капитала, о великой большевистской угрозе с востока.

20–30-е годы ХХ столетия, безусловно, были эпохой публичных выступлений, временем ораторов, которые, оказываясь наедине с многотысячной аудиторией, должны были воодушевить ее, входя при этом порой в состояние транса и экстаза. А если учесть, что это происходило (как правило) без микрофонов, динамиков и усилителей, то можно было лишь предполагать, какие физические и моральные усилия затрачивались на подобные политические представления.

Обитатели Берлина и Парижа, Москвы и Петрограда (Ленинграда), Рима и Мюнхена, где бурлила общественно-политическая жизнь, уже не мыслили себя без митингов и демонстраций, конференций и съездов. У публики были свои кумиры, которые как бы парили над толпой, всегда находясь на трибуне или в президиуме.

Эйнштейн не мог не чувствовать, что роль психопатического вождя национал-социалистов, о котором еще совсем недавно никто не знал, возрастала с каждым днем. Ученый с ужасом приходил к убеждению, что голос науки, здравомыслия и добра не просто никто не слышит, он практически не звучит в Германии.

В 1930 году Альберту Эйнштейну поступило предложение из Калифорнийского технологического университета в Пасадине прочесть курс лекций по теоретической физике в качестве «приглашенного профессора». Ученый, разумеется, согласился.

Наверное, он с улыбкой вспомнил эту безумную, на взгляд европейца, страну, которую он уже посещал в 1921 году.

Альберт и Эльза Эйнштейн позируют фотографам на пресс-конференции в Пасадине во время второго визита в США. 1931 г.

Тогда, не успел он сойти с борта парохода в нью-йоркской гавани, на него набросились десятки журналистов с одной просьбой – в двух словах изложить теорию относительности. Сначала Эйнштейн оторопел от такой почти детской непосредственности, граничащей с непроходимой глупостью, но потом все же нашелся: «Если вы согласитесь не слишком серьезно отнестись к ответу и принять его как своего рода шутку, я могу дать следующее объяснение. Прежде считали, что, если все материальные тела исчезнут из Вселенной, время и пространство сохранятся. Согласно же теории относительности, время и пространство исчезнут вместе с телами».

Журналисты тогда были в восторге – коротко и ясно, – что еще нужно для передовицы?!

Эйнштейн в Нью-Йорке во время первого визита в США. 1921 г.

Тайно ученый надеялся, что истерия вокруг него несколько поутихла, и его посещение Соединенных Штатов не будет носить характер тотального, граничащего с нарушениями рассудка поклонения перед его персоной. Однако, с другой стороны, Эйнштейн, конечно, ловил себя на мысли о том, что, если внимание к нему будет недостаточным, он, разумеется, расстроится.

Сомнения ученого были мгновенно рассеяны все в той же нью-йоркской гавани – теперь уже сотни журналистов и фотографов набросились на дорогого гостя и, не давая ему опомниться, забрасывали вопросами: «Где ваша скрипка? Чем болен ваш сын? Каково будущее человечества? Ваше отношение к Гитлеру? Вы коммунист? Нужна ли религия?» И, естественно: «Как изложить теорию относительности в одной фразе?»

Мгновенно окунувшись в это поклонение, в котором было все – искренняя любовь и уважение, глупость и безграмотность, суеверие и болезненное любопытство, – Эйнштейн, может быть впервые, понял, что уже давно не принадлежит себе, что он несвободен. И это угнетало его.