— Хотя, нет… неправда. Нет, я счастлива, что это не я! Даже не знаю, смогла бы я… Тогда казалось, что смогу, ходила, занимала себя поисками, следила, дежурила во дворе, поставила перед собой цель… Что угодно, лишь бы не оставаться одной со своими мыслями. Я знаю, у меня сложный характер, мне бы радоваться, что жива осталась… Муж говорил, что я не умею прощать. Но как простить такое?

— Вы замужем?

— Я разведена. Муж ушел шесть месяцев назад, у него другая семья.

— Можно взглянуть на вашу сумку?

— Зачем?

— Вы до сих пор носите нож?

— Нет! Я… нет!

— Почему?

— Не знаю. Как-то так получилось… больше не ношу.

— А где нож?

— Нож? — Она замялась. — Я его выбросила. — Она не смотрела на него и понимала, как жалко звучат ее слова. — Я выбросила его в реку! С моста! — В голосе ее послышалось отчаяние. И, разумеется, Жанна спросила: — Вы мне верите?

Как будто бы так важно, верит ли ей он, частный сыщик Александр Шибаев, человек без малейшего веса, мелкий соглядатай, никто, по сути, но способный создать ей проблемы. Он представлял, что в эту самую минуту Жанна судорожно прикидывает, сколько ему дать, чтобы он заткнулся со своими вопросами — а зачем еще он явился? Не пошел в полицию, а пришел допрашивать ее сюда. Судья и палач. Сколько ему предложить, чтобы он отвязался и забыл о ней? Ему было интересно, во сколько она его оценит. Судя по ее виду, она не может решить, а спросить не решается. Пока. Но спросит, обязательно спросит — люди из банка знают цену деньгам и «цене вопроса». Никаких сложностей, никаких неудобств. Мораль? Не смешите! «Сколько?» — девиз и движущая сила современности.

Она выбросила нож с моста… С точки зрения целесообразности поступок нелепый — зачем? Вот если бы убила, тогда да! А так… Но Шибаев знал, как часто поступки человека далеки от целесообразности, не преступника, а нормального человека, ни в чем не замешанного, — эмоции, страхи, загнанные внутрь опасения, что его не так поймут, подспудное желание перед всеми оправдываться — все это вырывается наружу, как только нарушается баланс «человек — общество», тем более женская логика более изощренная и часто вывернутая наизнанку.

«Византийской» называет их логику ученый адвокат Дрючин, крупный специалист по бракоразводным процессам. «Поверь мне, я насмотрелся! — говорит Алик. — Эти существа абсолютно нелогичные, мстительные, мелочные и жадные». Странная характеристика «этих существ» для человека, который все время женится. Алик был четыре раза «связан узами Гименея», по его собственному выражению — всякий раз надежда побеждала горький опыт. Горечь его в оценке представительниц прекрасного пола возрастала по мере продвижения к разводу, а вообще был он романтик и знал стихов немерено — за неимением любимой женщины задалбывал ими Шибаева. После каждого развода он зализывал раны и перебирался пожить к другу — Алику нужны были его надежное плечо и трезвый взгляд на жизнь. Нельзя сбрасывать со счетов также вечерние и зачастую ночные посиделки, роскошь общения, и… чего уж греха таить — не пить же одному! Как говорит мудрая пословица: кто пьет один, тот чокается с дьяволом. Адвокат чокаться с дьяволом не желал, хотя зеленые черти иногда его посещали, и тут главное, чтобы рядом оказался надежный друг и твердое плечо…

Шибаев представил себе, как Жанна бросает нож в реку, наклонившись над перилами, оглянувшись, переждав, пока пройдут прохожие… Плотникова убили днем, она вряд ли стала бы дожидаться темноты, она выбросила бы нож немедленно… если это сделала она. Его внутреннее чутье, его инстинкты, прежний опыт — все молчало.

— Когда вы выбросили нож? — спросил он.

Ответить Ильинская не успела. Оба вздрогнули, когда раздался дверной звонок — визгливый щебет искусственной райской птицы. Шибаев взглянул вопросительно. Жанна пожала плечами и, помедлив, поднялась. Рыжий щенок побежал следом.

Татьяна с трудом привыкала к жизни в городе. К громким голосам за стеной, пьяным скандалам соседей, тошнотворной вони подгоревшей еды, перебоям с холодной водой и отсутствию горячей, разболтанному лифту и грязному подъезду. Зато все под рукой — гастрономы, кафе, бутики… Соседка отдала деньги за квартиру, и Татьяна купила себе одежду — долго, с наслаждением выбирала джинсы, пару футболок, платье. И с работой сложилось, она уже получила первую зарплату, да еще и чаевые. И кое-что из продуктов всегда можно унести, хотя правила насчет несунов здесь строгие. «Желтый павлин» — приличный ресторан, не шалман, не ночной клуб, клиенты постоянные, солидные, залы часто заказывают для корпоративов и свадеб.

Она почти не вспоминала ту историю, Зойку, страшного человека с белыми бешеными глазами… только иногда вдруг промелькнет видение: она, полураздетая, бежит к двери, ломая пальцы, сует ключ в замочную скважину, а он, обернувшись, яростный, с белыми глазами, кричит ей вслед…

Город большой, народу много, прошло два года, все забыто. Она изменилась, другой цвет волос, почти не красится — отвыкла, что-то исчезло или появилось новое — даже выражение лица, глаза… даже походка. Она стала другая и сама себя не узнает. Исчезли ночные кошмары, ей ничего больше не снится. Вообще не снится — она страшно устает на работе, приходит домой без ног, падает перед телевизором на час-полтора, потом, сонная, добирается до постели и отключается до утра. Поставить точку и забыть. И на улицу, где та квартира, ни ногой. И Рудика не видно, а где он — лучше не думать. Был слух, что попал под машину.

Ночные кошмары ушли, но забыть не получается. Татьяна никогда не забудет, как увидела того, с бешеными глазами, не забудет свой внезапный страх — она выпустила из рук поднос с рюмками, и они грохнулись на пол! К счастью, подпитые гости изрядно шумели, обернулись на грохот только те, кто стоял рядом. А он уставился страшно, подошел и взял ее за локоть. Она стояла, ожидая, и все вокруг стало как в замедленном кино, и зашумело в ушах. Он, не сводя с нее взгляда, держал ее за локоть жесткими сильными пальцами, и она почувствовала слабость в коленках. Он был пьян, на лице играла бессмысленная улыбка.

— Вычту из зарплаты! — прошептал ей в ухо.

Она не поняла и смотрела на него как кролик на удава. Его рука скользнула на ее талию, потом ниже, и она с истеричным чувством облегчения поняла, что он ее не узнал. А насчет разбитых рюмок просто пошутил.

— Ты что, новенькая? Не видел тебя раньше. Как зовут?

Она, стоя с опущенными руками, испытывая дурноту, невнятно пробормотала свое имя, не догадавшись соврать.

— Тая? — переспросил он, наклоняясь к ней, обдавая ее запахом спиртного. — Что ж ты так… боишься меня, что ли? — Он рассмеялся, щекоча ей ухо своим нечистым дыханием.

Она не просто боялась, она испытывала ужас. И то, что он ее не узнал, было временной передышкой. И бежать некуда. Он узнает ее имя в отделе кадров, вспомнит настоящий адрес, который знал от Рудика, — и тогда ей конец.