– Или некий мистификатор хочет, чтобы мы поверили, что все это сделала Элизабет Арнольд, – вставил я.

– Согласен. Возможность мистификации с целью оклеветать Элизабет и Генри Арнольдов мы также должны рассмотреть.

– Возможно, у них были враги?

Дюпен нетерпеливо фыркнул, и дым заклубился вокруг него, как если бы он был сам дьявол.

– Возможно. В любом случае, вполне очевидно, что у вас они есть.

Его слова выбили меня из колеи, мне не хотелось им верить, несмотря на неотразимые доказательства.

– Мы все наживаем врагов, когда наши амбиции сталкиваются с чужими, но я не в силах вообразить, как мои враги могут быть связаны с этими письмами.

– Выяснить это и есть наша главная задача, и это будет не очень просто, – задумчиво проговорил Дюпен, попыхивая трубкой. – Мы согласились отвергнуть идею, что письма отправила вам жена вашего приемного отца – записка от нее была лишь уловкой, чтобы заставить вас серьезно заинтересоваться содержимым шкатулки красного дерева. И хотя записка, якобы от миссис Аллан, фальшивая, само сообщение содержит правдивую информацию и, следовательно, является важной уликой.

Он извлек из ларца записку и прочел ее вслух.

– «Дорогой мистер По, посылаю вам некоторые вещи, ваши по праву рождения. Искренне ваша, миссис Джон Аллан»… Письма и шкатулка ваши, поскольку вы внук Элизабет и Генри Арнольдов. Я думаю, мы можем предположить, что это та самая шкатулка, упоминающаяся в валентинке с довольно скверным акростихом, которая написана рукой вашей бабушки и получена нами с последней порцией писем.

Приговор стиху, хотя он и вправду был скверен, раздосадовал меня, но я пожал плечами, признавая вероятность, что Дюпен прав, и кивнул, ожидая продолжения.

– Я бы предположил, что, используя слова «по праву рождения», фальсификатор намекает об унаследовании вами ответственности за действия ваших предков.

– Как? Конечно же, нет. В этом нет никакой логики.

– Нам нет нужды считать что-то логичным, чтобы обнаружить, что это правда, особенно в случаях нарушения закона или правил чести.

Мне вновь пришлось признать его правоту.

– Вернемся к нашим письмам и описанным в них отношениям между вашими бабушкой и дедом. Письма прибыли в «Аристократическую гостиницу Брауна» анонимно, и три из них, датированные апрелем тысяча семьсот восемьдесят четвертого года, относятся к побегу Элизабет Смит и Генри Арнольда. Ясно, что великолепный мистер Генри Арнольд вскружил голову впечатлительной шестнадцатилетней мисс Элизабет Смит и соблазнил ее. Убегая с ним, она рисковала наследством.

– Возможно, стиль его излишне вычурен, но мне кажется, что он действительно вручил свое сердце Элизабет.

– Как вам больше нравится, – сказал Дюпен, снова прервавшись, чтобы раскурить трубку и порыться в стопке писем. – Но из писем, присланных вам в шкатулке красного дерева, мы знаем, что его верность была недолгой, или, по крайней мере, так полагала его жена, причем ревность довела ее до крайних мер. Потом переписка прекращается вовсе, вплоть до появления этого неуклюжего акростиха на Валентинов день, датированного четырнадцатым февраля тысяча семьсот восемьдесят девятого года, и еще десяти писем с мая по сентябрь того же года. Из этих писем мы можем видеть, что сложные отношения Элизабет и Генри Арнольды сильно улучшились весной тысяча семьсот восемьдесят девятого года.

Он сделал паузу и поднял взгляд от писем в руках на меня.

– Чтобы подтвердить вашу догадку, мне нужно прочесть все эти письма, но я, конечно, полагаю, что вы правы.

– Также нужно отметить, – произнес он с несколько неуместным драматизмом, – что акты переодевания для приставания к женщинам на улицах Лондона и разрезания их одежд и телес оказали настолько благоприятное влияние на супружескую гармонию ваших бабушки и дедушки, что к маю тысяча семьсот восемьдесят девятого года письма становятся определенно любовными.

Улыбка тронула губы Дюпена, и я покраснел, воображая, что он мог прочесть. Зачем я дал ему эти письма, не прочитав их сам?

– Все эти неконтролируемые эмоции и странные поступки не позволяют считать, что всю изложенную в письмах историю кто-то придумал, – заключил он. – Вам понятно, По?

Спорить с сухим анализом Дюпена было трудно, но я не мог поверить, что мои бабушка и дедушка были обычными уголовниками.

– Я оправдаю их, Дюпен, я должен!

Раскаяние смягчило лицо Дюпена. Он взял шкатулку и поставил ее на мраморный столик передо мной.

– Прочтите все письма, – сказал он. – Неприлично мне было читать их прежде вас. Прошу прощения.

– Пожалуйста, никаких извинений, я настаиваю!

Однако я был благодарен Дюпену за эти слова, и он кивнул, как бы признавая мои невысказанные чувства.

– Я уверен, что более глубокое исследование вашего прошлого здесь, в Лондоне, даст нам полезную информацию, но помните, что избыток эмоций заставляет ошибаться и допускать просчеты. Первым делом – искусство логических умозаключений, а чувства – потом.

– Конечно.

Дюпен помолчал, попыхивая трубкой, и медленно провел пальцем от одной пометки на своей необычной карте до другой.

– Я понимаю, По, защитить честь семьи – ваш долг. Особенно когда вы последний, кто еще не в семейном склепе, – мягко сказал он. – Одновременно и долг и проклятие.

Джермин-стрит, 22, Лондон

3 июня 1789 г.

Дорогая моя жена!

Как показался вам воздух Маргита? Правда ли, что половина лондонского общества перебралась на взморье, чтобы наслаждаться его чудотворным воздействием? Следуя вашему мудрому совету, я провожу время разлуки с повелителем нашим – Театром – весьма поучительно, однако жду не дождусь нашего воссоединения. Удалось ли вам получить для нас роли?

Должен извиниться перед вами за задержку с письмом. Я был решительно настроен взяться за перо и ответить на ваш предыдущий ход в нашей игре, но непредвиденные обстоятельства этому воспрепятствовали. Воистину, путь к успеху всегда тернист! Я надеялся выйти на лондонскую сцену в вечер торжественного раута, устроенного испанским послом в честь выздоровления короля. Загодя объявленные красочные фейерверки должны были послужить прекрасным фоном для моего представления. Однако эта проклятая девица не удосужилась прийти вовремя, а о том, чтобы снова оставить Элизу с этой насквозь пропитанной джином жалкой развалиной, проживающей этажом ниже, не могло быть и речи. Посему я решил отложить представление и посвятить летний вечер прогулке в Грин-парк с нашей дочерью.

Наше путешествие в парк вышло просто восхитительным благодаря праздничной иллюминации. В окнах горели огни свечей, дома снаружи были увешаны множеством разноцветных ламп, порой весьма искусно расписанных. Элиза хлопала в ладошки от восторга! Как настоящая юная леди, она настояла на том, чтобы оставить дома деревянные ходунки, хотя с радостью ехала верхом на плечах «своей коняшки», когда ее маленькие ножки слишком утомились.